– Вы и правда собираетесь заделаться богом? – спросил я.
– Я собираюсь забрать силу, – отозвался Коул. – Я смотрю на себя как на наименьшее зло.
– Так-так, – буркнул я. – Кто-то должен забрать себе всю силу. Так почему бы не вы,, так?
– Примерно так, – согласился Коул.
– А что, если ее не заберет никто?
– Я не вижу такой вероятности, – сказал он. – Гривейн и Собиратель Трупов настроены очень серьезно. Я надеюсь одолеть их в борьбе за приз и использовать его, чтобы убить их. Это единственный способ помешать этим безумцам сделаться страшнее всего, что видела земля прежде.
– Верно, – согласился я. – И вы для этой работы – идеальный безумец.
Мгновение Коул молчал. Рука его в кожаной перчатке продолжала сжимать мой пистолет; с дула капала мне на лицо вода. Когда он снова заговорил, голос его звучал немного обиженно.
– Я не считаю себя сумасшедшим. Правда, если бы и был, как бы я знал об этом.
Я поежился. Возможно, от дождя и холода.
Коул отступил от меня на шаг, и голос его снова сделался твердым, уверенным.
– Ты нашла его?
Я заглянул ему за спину и увидел Кумори, выходившую из дверей Мёрфиного дома.
– Да.
Я пристально смотрел на Кумори. Сердце у меня в груди болезненно сжалось.
Дверь за собой она не закрыла. Свет в окне кухни погас, и в доме не угадывалось никакого движения.
– Отлично, – произнес Коул, отступая от меня еще на шаг. – Я уже советовал вам, Дрезден, не путаться у меня под ногами. Теперь мне кажется, что вы слишком горды, чтобы отступать. Мне известно, что в городе находятся Стражи. Они не создают серьезных помех моим планам.
– Вам кажется, вы одолеете их в бою? – поинтересовался я.
– У меня нет ни малейшего намерения
Голос его звучал ровно, без тени сомнения. Это здорово пугало. Сердце сжалось еще сильнее – не знаю только, от боязни за Баттерса или от явного безумия Коула.
– Есть только одна загвоздочка, Коул, – произнес я.
Коул начал было отворачиваться от меня, но застыл.
– Да?
– У вас до сих пор нет «Слова». И как вы рассчитываете пережить Темносияние без него?
Вместо ответа Коул осторожно снял мой револьвер с боевого взвода и отвернулся. И делая это, он смеялся – негромко, но смеялся. Он двинулся прочь, и Кумори пристроилась к нему сбоку. Дождавшись ее, Коул бросил мой револьвер в траву, поднял руку и словно раздвинул ей воздух перед собой. Я ощутил возмущение магической энергии, когда он раздвинул завесу между материальным миром и Небывальщиной, и они ступили в нее – прямо с Мёрфиного двора. Прореха между мирами закрылась за спиной у Коула, и двор снова опустел, словно никого и не было.
Я остался сидеть в темноте под дождем один. Откуда-то издалека, сверху, донесся звериный вой.
По логике вещей он должен был бы напугать меня, но я чувствовал себя так хреново, что мне хотелось только лечь и закрыть глаза. Хоть на минуту. Правда, я понимал, что если поступлю так, я не смогу открыть их скоро. Может, и никогда.
Надо было узнать, что с Баттерсом и Мышом. Я перекатился на живот и подобрал свой посох, потом прополз на карачках еще пару футов и подобрал материнский амулет. Потом встал. В голове пульсировала тупая боль, и я ненадолго наклонил голову, подставив затылок дождевой воде. Я постоял так немного, и боль чуть унялась – по крайней мере, настолько, что я мог уже ее терпеть. Башка у меня закаленная: ей доставались плюхи и круче, да и времени нянчиться со своей болью у меня не было. Я пару раз глубоко вздохнул-выдохнул, а потом поплелся на кухню.
В кухне царила темнота. Горевшие в ней свечи погасли все до одной. Я поднял пентаграмму над головой и засветил ее. Потом еще раз осмотрел кухню в ее серебристо- голубом сиянии.
Кухня была пуста. Никаких следов ни Мыша, ни Баттерса – и никаких следов борьбы. Мой страх немного унялся. Если Кумори обнаружила их, она наверняка оставила бы за собой следы насилия: кровь, перевернутую мебель. Баттерсовы записи так и лежали аккуратной стопкой на краю кухонного стола.
Дом у Мёрфи небольшой, и мест, где мог бы укрыться Баттерс, в нем не так уж много. Я прохромал в гостиную, потом по короткому коридору в спальни и ванную.
– Баттерс? – негромко окликнул я. – Это я, Гарри. Мыш?
