будет выглядеть совершенно так, каким я его запомнил, но это вышло не так. Он казался худее. Он казался совсем молодым – возможно, моложе меня. И еще… каким-то совсем обыденным.
– Ты что, оглох, сын? – спросил отец с улыбкой. – А может, онемел?
Я постарался совладать с языком.
– Холодно здесь.
– Не без этого, – согласился он.
Он достал из рюкзака пару пакетиков сухих сливок, потом пару маленьких упаковок сахара и протянул мне. Молча мы приготовили себе кофе и некоторое время потягивали его. Кофе приятно согрел желудок, от чего жуткий холод, обжигавший спину, показался почти терпимым.
– Приятное разнообразие по сравнению с моими обычными снами, – заметил я.
– В чем это? – поинтересовался отец.
– Меньше щупалец. Меньше визга. Меньше смерти.
При этих моих словах откуда-то из-за деревьев, из черноты, донесся жуткий, неземной вопль. Я вздрогнул, и сердце мое забилось чуть чаще.
– Ночь еще только начинается, – сухо заметил отец.
В лесу послышался шум, треск, и я увидел, как закачались одна за другой верхушки деревьев – кто-то или что-то очень большое продвигалось по лесу. От дерева к дереву невидимая угроза огибала маленькую поляну. Я опустил взгляд и увидел, как плещется кофе в кружке – рука моя дрожала.
– Что это? – спросил я.
– Убойся Бармаглота, сын, – отозвался отец. Он отхлебнул кофе из кружки и спокойно, без малейшего страха посмотрел на движение в деревьях. – Ты знаешь, что это. Ты знаешь, чего ему нужно.
Я поперхнулся.
– Демон.
Он кивнул, не сводя с меня взгляда своих голубых глаз.
– Не думаю, что…
– Стрижающих мечей у меня небогато, – сказал отец. Он полез в рюкзак и бросил мне шоколадный батончик. – Ближе всего к этому из того, что у меня есть – только «Сникерс».
– Думаешь, это смешно? – спросил я.
– Смотря кто это произносит.
– Ладно, – кивнул я. – Почему ты мне раньше не снился?
– Потому, что прежде мне не позволяли связаться с тобой, – невозмутимо ответил отец. – До тех пор пока другие не преступили черту.
– Не позволяли?– переспросил я. – Кто? Что за «другие»? Какую черту?
Он отмахнулся.
– Неважно. И у нас мало времени до того, как оно вернется.
Я вздохнул и потер глаза.
– О’кей. Хватит с меня этого глупого ностальгического сна. Почему бы тебе не вернуться туда, откуда ты пришел, а мне пускай приснится славный, успокаивающий такой сон о том, как пришел на работу голышом.
Он рассмеялся.
– Вот так-то лучше. Я знаю, ты боишься, сын. Боишься за своих друзей. Боишься за себя. Ты только знай: ты не один.
Я потрясенно уставился на него.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, я не часть твоего подсознания, сын. Я – это я. Я настоящий.
– Не обижайся, но тому тебе, который мне снится, положено произнести это.
Он улыбнулся.
– Так говорит тебе твое сердце? Что я приснившаяся тень из памяти?
Мгновение я молча смотрел на него, потом мотнул головой.
– Это не можешь быть ты. Ты умер.
Он встал, обошел костер и опустился рядом со мной на колено и положил руку мне на плечо.
– Да. Я умер. Но из этого не следует, что меня здесь нет. Из этого не следует, что я не люблю тебя, парень.
