— Слушаюсь, босс, — отозвался череп. — Суть в том, что отыскать черную магию, действуя напрямик, очень трудно. Если ты попытаешься засечь черную магию, пользуясь своей моделью Маленького Чикаго в качестве этакого магического радара, она запросто может поразить и тебя.
— Привратник советовал мне остерегаться черной магии, — сказал я. — Но возможно, он сказал мне это для того, чтобы я искал что-то еще. Что-то, связанное с черной магией.
— Что было бы гораздо проще найти с помощью твоей модели, — жизнерадостно договорил Боб.
— Верно, — кивнул я. — Еще бы я хоть догадывался, что мне искать. — Я нахмурился еще сильнее. — То есть вместо того, чтобы искать черную магию, нам надо искать вещи, сопутствующие черной магии.
— В точку, — заявил Боб. — Причем чем более нормальные вещи, тем лучше.
Я придвинул стул и сел, продолжая хмуриться.
— Выходит, не поискать ли нам покойников? Кровь. Страх. Вполне заурядные аксессуары черной магии.
— И боль, — добавил Боб. — Они испытывают боль.
— Не только они. Например, садо-мазохисты ее тоже испытывают, — возразил я. — В городе с восьмимиллионным населением таких не одна тысяча.
— О! Верный аспект, — оживился Боб.
— Можно подумать, ты об этом не знал, — хмыкнул я. — Однако для тусующихся с садо-мазо боль важна, но они ее не боятся. Так что давай-ка искать страх. Настоящий страх, не киношный. Ужас. И потом — вряд ли вот так просто на улице или еще где появится много человеческой крови — ну, больницы и подобные заведения не в счет. То же и с трупами. — Я побарабанил пальцами здоровой руки по столу рядом с тем местом, где лежал Боб. — Как по- твоему, Маленький Чикаго с этим справится?
Он размышлял довольно долго, а когда ответил, тон его сделался предельно осторожным.
— С чем-то одним… да, возможно. Но от тебя потребуется очень сложное, очень длинное, очень опасное заклятие, Гарри. Для своего возраста ты достаточно силен, и все же самоконтроля и точности тебе не хватает. Это потребует от тебя предельной концентрации. Ну и изрядной части тебя самого — если тебе это вообще удастся.
Я сделал глубокий вдох и медленно кивнул.
— Отлично. Значит, будем считать это полноценным ритуалом. Очищение, медитация, курильницы… все такое.
— И даже если ты все проделаешь правильно, — продолжал Боб, — может не получиться. А если окажется, что в Маленьком Чикаго имеется изъян, все может обернуться для тебя очень и очень плохо.
Я еще раз кивнул, глядя на миниатюрный город.
В моем городе восемь миллионов человек. И на них на всех найдутся двое или трое, способных противостоять черной магии, обладающих знаниями и способностями, необходимыми для того, чтобы остановить чернокнижника. Более того, очень похоже на то, что я один могу целенаправленно найти его и остановить прежде, чем он начнет сеять смерть. И потом, предположительно, предупредили об этом меня одного.
Возможно, мне стоило бы чуть сбавить обороты. Дождаться информации от моих друзей. Тогда у меня сложилось бы более точное представление о характере угрозы и о том, как с ней справляться. Я хочу сказать, стоило ли мне рисковать своей жизнью, пытаясь сложить такое заклятие, когда немного терпения дало бы почти такой же результат?
С другой стороны, я мог бы и не рисковать своей жизнью, но это могло стоить жизни кому-то другому. Черная магия — такая штука, которая оставляет за собой трупы, и порой тем, кого она убила, можно считать, еще повезло. Промедли я с использованием своей модели, и мне придется ждать, пока нехорошие парни сделают ход первыми.
Значит, другого пути нет.
Я слишком устал от трупов и жертв.
— Припомни все, что тебе известно о заклятиях такого рода, Боб, — негромко произнес я. — Пойду, найду чего-нибудь перекусить, а потом займемся ритуалом. С заходом солнца будем искать страх.
— Будет сделано, — отозвался Боб, и в первый раз с начала нашего разговора в голосе его не звучало ни нотки издевки.
Блин!
Я направился к лестнице, пока не передумал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ритуальную магию никак не назовешь моим любимым занятием. И это не зависит от того, чего я пытаюсь добиться с ее помощью; в любом случае я ощущаю себя дурак дураком, когда мне приходится мыться, потом облачаться в белое, зажигать свечи и курильницы, петь какой-то бред и орудовать целым арсеналом свечей, жезлов, жидкостей и прочей необходимой фигни.
Впрочем, как бы я ни пыжился, все эти причиндалы и телодвижения сильно помогают в том, что касается крупнокалиберной магии: они позволяют не следить за уймой мелких деталей, которые в противном случае пришлось бы держать в голове. По большей части я не задумываюсь над визуализацией — я занимаюсь этими штуками так давно, что это у меня в крови. Все это хорошо для несложных работ, когда от меня требуется сохранять концентрацию на протяжении нескольких секунд, но для более долгого заклинания и точности требуется на порядок больше. На то, чтобы исполнить получасовой ритуал без посторонней помощи, у меня маловато умственной дисциплины, и хотя более опытные чародеи способны на такое, мало кто из них осмеливается это проделывать, когда того же самого можно добиться надежнее и безопаснее.
Я принялся собирать все необходимое для ритуала, начиная со стихий. Серебряный кубок, в который я налил вина, обозначал воду. Полый шар размером с мой кулак, в глубине которого переливались лиловые и зеленые сполохи, — землю. Огонь олицетворялся изготовленной фейри свечой из чистого пчелиного воска с фитилем из гривы единорога. Воздух — два ястребиных пера, точь-в-точь настоящие, только из чистого золота; такие можно купить в одной-единственной лавке в Норвегии, смертному владельцу которой их поставляют напрямую изготовившие их кобольды. Ну и в качестве пятой, духовной стихии сошел амулет моей матери, серебряная пентаграмма.
Следом за этим я занялся реквизитом, призванным обострять чувства. Благовония для обоняния, свежий виноград для вкуса. Осязанию служил трехдюймовый квадратик, одна поверхность которого была шелковой, а другая — из крупнозернистой шкурки. Довольно крупный опал в серебряной оправе переливался всеми цветами радуги, поддерживая ту часть заклинания, что связана со зрением. Ну и для звука я приготовил старый добрый камертон, чтобы щелкнуть по нему в нужный момент.
Разумом, телом и сердцем я занялся в последнюю очередь. Как обычно, в качестве символа разума я выложил складной армейский нож, свой старый, так сказать, ритуальный стилет. Несколько капель моей крови на чистом белом платке символизировали мое физическое тело. Для сердца я положил в чехол из серебристо-белого шелка несколько
