Волшебников. То есть, вообще говоря, самые старые и самые сильные волшебники на планете.
И Самый Старший Брат Граффов, очевидно, убил троих из них в поединках.
— Да, — сказал я, — сегодня точно не мой день.
Графф обратился ко мне торжественно.
— Приветствую тебя, молодой волшебник. — У него был глубокий, звучный голос, слишком огромный и богатый для тела, из которого он исходил. — Вы, конечно, знаете, почему я приехал.
— Чтобы убить меня, по всей вероятности, — сказал я.
— Да, — сказал графф. — По приказу моей Королевы и в защиту чести Лета.
— Почему? — спросил я его. — Почему Лето хотело, чтобы динарианцы захватили Марконе? Почему Лето хотело, чтобы они контролировали Архив?
Графф смотрел на меня довольно долго, и когда он заговорил, я мог поклясться, что его голос был задумчивым. Возможно, даже обеспокоенным.
— Не мое это дело, знать такие вещи — или спрашивать.
— Граффы — чемпионы Лета в этом вопросе, не так ли? — потребовал я. — Если не Вы, тогда кто?
— А что насчет Вас, волшебник? — возразил графф. — Вы спросили, почему злая Королева Зимы пожелала, чтобы Вы препятствовали захвату Марконе слугами самой темной тени? Почему она, кто воплощает разрушение и смерть, желала защитить и сохранить Архив?
— Ну, фактически я спросил, — сказал я.
— И какой ответ Вы получили?
— Графф, — сказал я, — я обычно не в силах понять, почему смертные женщины делают то, что они делают. Нужен куда более мудрый человек, чем я, чтобы понять, что на уме у женщины-фэйри.
Мгновение Самый Старший Графф безучастно смотрел на меня. Потом он откинул назад свою голову и издал звук… хорошо, больше всего это походило на ослиный крик. И-и-а-а. И- и-а-а. И-и-а-а.
Он смеялся.
Я тоже засмеялся. Просто не мог удержаться. Впечатлений сегодняшнего дня было слишком много, и смех ощущался просто отлично. Я смеялся, пока у меня живот не заболел, и когда графф увидел, что я смеюсь, он расхохотался еще сильнее — еще больше похоже на осла — и это заставило меня сильнее расхохотаться в свою очередь.
Это были две или три хорошие минуты до того, как мы успокоились.
— У нас рассказывают детям истории о Ваших парнях, Вы знаете? — сказал я.
— До сих пор? — удивился он.
Я кивнул.
— Истории о маленьких умных козлятах, которые водили за нос больших жадных троллей до тех пор, пока не пришли их большие, более сильные братья и поставили троллей на место.
Графф поворчал. А потом сказал,
— А у нас рассказывают о Вас, молодой волшебник.
Я заморгал.
— Что, мм?
— Нам также нравятся истории о… — Его глаза, казалось, мгновение искали слово в памяти прежде, чем он улыбнулся, довольный. Выражение выглядело приятно ненасильственным на его лице, — неудачниках…
Я фыркнул.
— Хорошо. Я думаю, что это будет еще одна.
Улыбка граффа исчезла.
— Я не люблю бросаться, как тролль.
— Так измените эту роль, — сказал я.
Графф покачал головой.
— Я не могу этого сделать. Я служу Лету. Я служу своей Королеве.
— Но дело сделано, — сказал я. — Марконе уже свободен. И Ива тоже.
— Но Вы все еще здесь, в области конфликта, — мягко сказал графф. — Как и я. И таким образом вопрос не закрыт. И таким образом я должен выполнить свои обязательства, к моему большому сожалению, волшебник. Лично я просто восхищаюсь Вами.
Я наклонил голову и твердо посмотрел на него.
— Вы говорите, что Вы служите Лету и Королеве. В таком порядке?
Граф тоже наклонил голову, в его глазах отобразился вопрос.
Я повозился в своем кармане и достал другую вещь, которую я захватил в моей квартире — небольшую серебряную булавку в форме дубового листа, которую Мистер гонял на всем протяжении Маленького Чикаго. Я полагал, что они прекратили использовать ее для преследования, когда как следует устали от Мистера.
Глаза граффа расширились.
— Сбивающая с толку магия, которую Вы наложили на наше колдовство прослеживания, была очень эффективна. Я хотел спросить Вас, как это было сделано.
— Секрет фирмы, — сказал я. — Но Вы знаете, что это не просто булавка.
— В самом деле, — сказал он. — Вы были пожалованы Эсквайром Лета, и Вам даровано Благо, но… — он покачал своей головой. — Благо — это важный вопрос, но не в данном случае. Вы не можете просить, чтобы я уступил Вам в конфликте между обоими Дворами.
— Я не буду, — сказал я. — Но давайте проясним это дело. Как только мы оба уйдем с этого острова, вопрос будет закрыт?
— Если Вы снова окажетесь в безопасности в Чикаго, да, будет закрыт.
— Тогда я взываю к Лету, что надо уважать его поручительство ко мне, и вернуть то, что оно задолжало мне, когда я нападал на сердце Зимы от своего лица.
Уши граффа встали торчком, он слушал меня.
— Да?
— Я хочу, — сказал я, — получить пончик. Настоящий, подлинный, чикагский пончик. Не какой-то гламурный пончик. Правдашний. Недавно сделанный.
Тут снова показались зубы граффа, это он улыбнулся.
— Конечно, — сказал я, — Вы могли бы отказать мне в благе, которое я законно заработал в крови и огне, и убить меня вместо этого, таким образом Лето изменило бы своему слову долга и никогда не смогло бы это компенсировать. Но я не думаю, что было бы очень хорошо для Лета и его чести. А Вы?
— В самом деле, волшебник, — сказал графф. — Действительно, это не было бы хорошо. — Он наклонил свою голову ко мне. — А в вашем пончике должно быть повидло?
— Нет, но, пожалуйста, пусть вместо этого он будет обрызган белой сахарной глазурью, — сказал я торжественно.
— Понадобится время, чтобы найти такую выпечку, — серьезно сказал графф.
Я склонил к нему свою голову.
— Я полагаю, к чести чемпионов Лета, что он прибудет вовремя.
Он склонил свою голову в ответ.
— Поймите, молодой волшебник, я не смогу помочь Вам далее.
— Вы отстаиваете принцип, этого уже достаточно, — сказал я сухо. — Поверьте мне. Я знаю, как это.
