дыхание.
— Ну, это лучше, чем никаких шансов, а? — спросил я ее.
— Все в порядке, ребенок, — сказала Черити спокойно. — Я позвоню домой, как только он проснется.
Они крепко обнялись. И мы с Молли пошли.
— Да, — сказала Молли очень усталым голосом. — Я сделала ту домашнюю работу.
Я тоже чувствовал себя усталым.
— И?
Она кивнула и утомленно улыбнулась мне.
— Карл Великий.
В небольшой жилой комнате было четверо Стражей, все седые ветераны, и еще двое молодых участников на кухне, и я был уверен, что есть еще по крайней мере двое на улице, несущие охрану под завесой. Когда я вошел в кухонную дверь, один из молодых Стражей удивленным тоном спросил у меня пароль. Я вежливо сказал ему, что он должен делать, и спросил его, где может быть Люччио.
— Это анатомически маловероятно, — ответил молодой человек с британским акцентом. Он налил вторую чашку дымящегося чая и сказал, — Пейте. Я сообщу ей, что Вы здесь.
— Спасибо.
Люччио появилась через несколько минут. Я потягивал чай, сидя за столом Мёрфи.
— Освободите комнату, пожалуйста, Чендлер, Костикос.
Молодые мужчины вымелись в жилую комнату, вежливая иллюзия, на самом деле. Дом был слишком маленьким, чтобы хоть как-то обеспечить приватность.
Люччио налила себе чашку чая и села напротив меня.
Я почувствовал, что мои плечи немного напряглись. Я вынудил себя сидеть тихо и отхлебнул глоток чая.
— Нам нужно поговорить, — сказала Люччио спокойно, — об Архиве.
— Ее зовут Ива, — сказал я.
Она нахмурилась.
— Я очень беспокоюсь, Гарри. Из-за твоей личной близости с нею. Это опасно.
Я поднял брови.
— Опасно? Я в опасности, потому что воспринимаю ее, как реального человека?
Люччио скривилась, как будто попробовала что-то горькое.
— Откровенно? Да.
Я подумал о том, что надо бы быть дипломатичным и вежливым. Честно, я в самом деле так подумал. Но в то время, как я думал об этом, я случайно задел кнопку, которая переводит мой язык в режим автопилота, потому что он сказал:
— Это — куча дерьма, Капитан, и ты знаешь это.
Выражение ее лица осталось тем же, но внимание сосредоточилось на мне.
— Что — это?
— Да. Она — ребенок. Она одинока. Она не какая-то компьютерная база данных, и это жестоко — рассматривать ее так.
— Да, — сказала Люччио прямо. — Жестоко. И это — самый безопасный способ иметь с нею дело.
— Самый безопасный для кого? — потребовал я.
Люччио отхлебнула глоток.
— Для всех.
Я хмуро уставился в свою чашку.
— Объясни мне.
— Архив … существовал в течение долгого времени. И всегда передавался по семейной линии, от матери к дочери. Обычно Архив наследуется женщиной, когда она находится в возрасте лет тридцати с чем-то, когда ее умирает мать, и после того, как она родила свою собственную дочь. Несчастные случаи редки. Часть природы Архива — стремление защитить себя, потребность избегать людей, контакты с которыми связаны с риском. И учитывая имеющиеся у нее обширные знания, Архив очень хорошо приспособлена для ухода от опасных ситуаций. А если они все-таки возникают, сила, доступная Архиву, гарантирует ее выживание. Чрезвычайно редко хозяин Архива умирает молодым.
— Дальше, — проворчал я.
— Когда Архив передают … Гарри, попытайся представить, вот ты живешь своей жизнью, со всеми ее триумфами и трагедиями — и внезапно оказываешься со вторым набором воспоминаний, каждым кусочком столь же реальных для тебя, как и твои собственные. Второй набор страданий, любовей, триумфов, потерь. И все они реальны, как твои собственные. А потом такие же третьи. И четвертые. И пятые. И еще и еще. Прекрасная память, абсолютные воспоминания каждого Архива, которые были до тебя. Пять тысяч лет памяти.
Я аж глаза прикрыл.
— Адские колокола. Это было бы …
— Путь в безумие, — сказала Люччио. — Да. И это обычно так. Есть причина, что рассказы о многих предсказателях и оракулах представляют их как бы сумасшедшими. Пифия, например, как и многие, многие другие, просто была Архивом, она использовала свои обширные знания прошлого, чтобы построить модели, по которым можно предсказать самое вероятное будущее. Она была сумасшедшей — но также она была Архивом.
— В виде защиты, Архивы начали эмоционально дистанцироваться от других людей, Они рассуждали так: если они могли бы прекратить добавлять вес новых сроков опыта и горя к уже огромному бремени такого большого знания, это могло бы позволить им лучше функционировать. И это правда так. Есть причины, почему хозяин Архива держится эмоционально отдаленным, — потому что иначе страсти, предубеждения, ненависть и ревность предыдущих тысячелетий просто захлестнули бы единственное существо.
— Обычно, у Архива бывает своя собственная жизнь, опыт которой можно использовать, чтобы изолировать ее от всех этих других эмоций и воспоминаний, основание, которое можно противопоставить им.
Я внезапно сообразил.
— Но у Ивы не было этого.
— У Ивы не было, — согласилась Люччио. — Ее бабушка погибла в результате несчастного случая, автомобильная катастрофа, насколько мне известно. Ее мать была семнадцатилетней девочкой, которая любила, и была беременна. Она ненавидела свою мать за то, что та умерла и передала ей это проклятие нести Архив, в то время, как она хотела жить своей собственной жизнью — и она ненавидела дочь за то, что у той впереди целая свободная жизнь. Мать Ивы убила себя, чтобы не нести Архив.
Мне стало плохо.
— И Ива знает это.
— Да. Знает это, чувствует это. Она родилась, точно зная, что ее мать думала и чувствовала о ней.
— Как Вы можете знать это о ней… — я нахмурился, размышляя. Потом сказал, — Кинкейд. Девочка любила Кинкейда.
— Нет, — сказала Люччио. — Но Кинкейд в это время работал на бабушку Ивы, и девочка доверяла ему.
— Черт, ну и закручено, — сказал я.
