прекрасной молодой особе у раковины?
Я обернулся через плечо туда, где Молли вытирала посуду. Она наблюдала за мной уголком глаза, явно заинтересованная разговором, но пытаясь не показать этого.
Наверное, я не смог бы предупредить кого-либо прежде, чем люди Ника могли открыть огонь — и я полагал, что они у него действительно были там. Вероятно, в доме на дереве. Оттуда можно было хорошо разглядеть кухню.
— Хорошо, — сказал я, говоря так, чтобы все там могли услышать меня. — Я даю Вам свое слово безопасного прохода. В течение десяти минут.
— И надежду умереть? — усмехнулся Никодимус.
Я стиснул зубы.
— По крайней мере, мы встретимся.
Он снова засмеялся.
— Держи предмет нашей беседы в секрете, и не надо никого вмешивать.
Телефон разъединился.
Чуть погодя кто-то постучал в переднюю дверь.
Рычание Мыша наполнило весь дом даже при том, что он оставался в гостиной.
— Гарри? — спросил Майкл.
Я нашел свои ботинки и cунул босые ноги в них.
— Я выхожу, чтобы поговорить с ним. Следите за нами, но ничего не делайте, если он не начнет. И берегите спину. Последний раз, когда я говорил с ним, он меня просто отвлекал. — Я встал, надел плащ и подобрал свой посох. Потом встретил глаза Майкла и повторил, — Берегите свою спину.
Майкл слегка наклонил голову. Потом посмотрел мимо меня, на окна на задний двор.
— Будь осторожен.
Я вынул свой защитный браслет из кармана плаща и натянул его на запястье, вздрагивая, потому что тащить пришлось через небольшие ожоги.
— Ты знаешь меня, Майкл. Я всегда осторожен.
Я пошел к передней двери и выглянул из окна.
Огни на улице были погашены, за исключением уличного фонаря перед домом Майкла. Никодимус стоял в центре улицы. Его тень, длинная и темная, растягивалась в сторону от него — в сторону, противоположную той, куда она должна бы падать, учитывая положение света.
Мыш подошел ко мне и встал рядом, как пришитый.
Я положил руку на толстую шею моего пса, ища в темноте снаружи что-нибудь или кого-нибудь еще. Я ничего не видел — но на самом деле это ничего не значило. Там, в темноте, могло быть что угодно.
Но единственное, что на самом деле было важно, это испуганная маленькая девочка.
— Пойдем, — сказал я Мышу, и мы отправились.
Глава 37
Снова шел снег. С тех пор, как дорожку перед домом Карпентеров очищали в последний раз, выпало пять или шесть дюймов снега. Мои шаги хрустели в тихом зимнем воздухе. Наверно, их было слышно за квартал отсюда.
Никодимус ждал меня, элегантно небрежный в темно-зеленой шелковой рубашке и черных брюках. С нейтральным выражением лица и прищуренными глазами он наблюдал, как я подхожу.
Я задрожал, когда дыхание холодного ветра коснулось меня, мои утомленные мускулы угрожали выйти из-под контроля. Черт возьми, ведь это я работал на Зимнюю Королеву. Так каким образом все остальные совершенно удобно устроились в середине снежной бури?
Я остановился в конце Майкловой дорожки и уперся посохом в землю. Некоторое время Никодимус тихо смотрел на меня. Тень переместилась, чтобы замаскировать его выражение, и я не мог, как следует, разглядеть его лицо.
— Что это? — сказал он низким мрачным тоном.
Мыш уставился на Никодимуса, и издал рычание настолько низкое, что некоторые снежинки подпрыгивали на земле вокруг него. Мой пес обнажил свои зубы, показывая длинные белые клыки, и его шерсть поднялась дыбом.
Адские колокола. Я никогда не видел, чтобы Мыш реагировал так, кроме случаев серьезного боя.
И было похоже, что Никодимусу тоже очень не понравился Мыш.
— Ответь на мой вопрос, Дрезден, — проворчал Никодимус. — Что это?
— Предосторожность против застревания в глубоком снегу, — сказал я. — Он обучен работать сенбернаром.
— Что, простите? — сказал Никодимус.
Я сделал вид, что закрываю одно из ушей Мыша рукой, и пояснил театральным шепотом
— Только не говори ему, что на самом деле они вовсе не носят бочонки с выпивкой на загривке. Разобьешь его маленькое сердце.
Никодимус не двигался, но его тень переместилась и легла небольшим бесформенным пятном между ним и Мышом. Его лицо снова стало хорошо видно, он улыбнулся.
— Было время, когда на мое лицо было неприятно смотреть. Я могу задать тебе вопрос?
— Пожалуйста.
— Ты всегда отступаешь в беззаботность, когда напуган, Дрезден?
— Я не стал бы называть это отступлением. На мой взгляд, это продвижение к хорошему настроению. А я могу задать тебе вопрос?
Он широко улыбнулся.
— О, пожалуйста.
— Каким образом у некоторых из вас, кажется, есть личные имена, а других называют только по Падшему в монете?
— Это не сложно, — сказал Никодимус. — Часть нашего ордена — активные, усердные умы, с силой достаточной, чтобы сохранить себя. Другие, — он пожал плечом, изящное, высокомерное маленькое движение — несущественны. Одноразовые сосуды, и ничего больше.
— Как Расмуссен,[71] — пробормотал я.
Мгновение Никодимус выглядел озадаченным. Потом его глаза внезапно сузились, пристально сосредоточившись на мне. Его тень снова пошевелилась, и что-то зашумело, волнующе похожее на змеиный шепот.
— А, да, сосуд Урсиэля. Точно. — Он смотрел мимо меня на дом. — Это твои друзья шумят за твоей спиной?
Конечно, черт возьми, они, хотя я понятия не имел, почему. Я старался сохранить на лице выражение игрока в покер.
— Почему именно они?
— Попытайся вообразить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание с тобой, вместе с кем-то, кого они обычно не брали — но ты настоял, чтобы вашу группу
