— Кто бы еще это за меня делал?
— И ты бы сам убивал коров?
Полируя, я заметил трещину в фибергласе, которая начиналась следом от удара возле антенны дальномера. Ничего страшного, но я отметил про себя, что надо будет высверлить фонарь по контуру трещины и стянуть ее.
— Лесли и я больше не едим коров, Дикки. И мы не стали бы их убивать. Мы решили, что, если мы не соглашаемся с отдельными этапами этого процесса, то не можем согласиться и с его результатом.
Он подумал.
— Вы не носите кожу?
— Я никогда больше не куплю еще одно кожаное пальто, а также, возможно, еще один кожаный ремень, но я мог бы купить еще одни кожаные туфли, если бы у меня не было выбора. Даже тогда я мог бы дойти до кассы с туфлями в коробке, и все-таки не решиться их купить. Смена принципов — медленный процесс, и мы узнаем, что они изменились, только когда ранее привычные и правильные для нас вещи больше такими не кажутся.
Он кивнул, ожидая этого.
— Все индивидуально.
— Да.
— Ты отвечаешь за свое образование? — спросил он.
— Я сам выбирал, какое образование мне хотелось бы получить.
— Твои развлечения?
— Продолжай, — сказал я.
— Твой воздух, твою воду, твою работу…
— …мои путешествия, мое поведение, мое общение, мое здоровье, мою защиту, мои цели, мою философию и религию, мои успехи и неудачи, мой брак, мое счастье, мою жизнь и смерть. Я в ответе перед собой за каждую свою мысль, каждое произнесенное мной слово и каждое движение. Нравится мне это или нет, но это так, поэтому много лет назад я решил принять, что мне это нравится.
Куда он ведет своими вопросами, подумал я. Это что, испытание?
Я натирал воском уже отполированную поверхность: осторожно — вокруг турбулизаторов, торчащих, словно частокол из ножей, более живо — вокруг радиоантенн, и размашисто — на остальных участках. Любопытство это или тест, я решил, что ему необходимо знать.
— То есть все в мире образов ты делаешь для себя сам, — сказал он. — Ты сам построил целую цивилизацию?
— Да, — ответил я. — Хочешь узнать как?
Он засмеялся.
— Ты бы свалился оттуда, если бы я сказал, что не хочу.
— Мне все равно, — солгал я. — Ну хорошо, свалился бы.
— Расскажи. Как ты сам построил целую свою цивилизацию?
— Ты и я выбрали рождение в этой иллюзии пространства и времени, Дикки, и вскоре оказались у ворот сознания, оценивая и выбирая, решая, принимать или не принимать те или иные идеи, мнения или вещи, предлагаемые нашим временем. Чтение — да, побег-из-дома — нет, игрушки — да, доверять родителям — да, верить в милитаристскую пропаганду — да, авиамодели — да, командные виды спорта — нет, пунктуальность — да, мороженое — да, морковь — нет, работа по дому — да, курение — нет, пьянство — нет, эгоизм — да, наркотики — нет, вежливость — да, самодовольство и самоуверенность — да, охота — нет, оружие — нет, банды — нет, девушки — да, дух школы — нет, колледж — нет, армия — да, политика — нет, на-службе-у-других — нет, брак — да, дети — да, армия — нет, развод — да, новый брак — да, морковь — да… Каждый из нас создает свой точный и уникальный цифровой портрет, где «да» и «нет» представлены крошечными точками. Чем решительнее мы, тем точнее наш портрет.
Все, что находится в мире моего сознания — единственном существующем для меня мире, — попадает туда только с моего согласия. То, что мне не нравится, я могу изменить. Никакого хныканья, никаких жалоб, что я, мол, страдаю, потому что кто-то меня подвел. За все отвечаю только я.
— А что ты делаешь, когда люди тебя все-таки подводят?
— Я их убиваю, — сказал я, — и двигаюсь дальше.
Он нервно засмеялся.
— Ты ведь шутишь, не так ли?
— Мы не можем ни убивать, ни создавать жизнь, — сказал я. — Помни, Жизнь Есть.
Я закончил с брюхом Дейзи, выполз из-под нее и пошел за стремянкой для вертикальных стабилизаторов, расположенных в девяти футах от земли.
— В мире образов, — спросил он осторожно, — приходилось ли тебе убивать?
— Да. Я убивал мух, я убивал москитов, я убивал муравьев и, грустно говорить, пауков тоже. Я убивал рыбу, когда мне было приблизительно столько же, сколько тебе сейчас. Все они — неуничтожимые проявления жизни, но я искренне верил, что убиваю их, и эта вера по сей день иногда отягощает мою душу, пока я не напоминаю себе истинное положение вещей.
— Убивал ли ты человеческие существа в этом мире образов? — спросил он, тщательно подбирая слова.
— Нет, Дикки, не убивал.
Только благодаря великолепным совпадениям во времени, подумал я. Попади я чуть раньше в ВВС, и мне пришлось бы убивать людей в Корее. Не подай я в отставку — и чуть позже я бы убивал во Вьетнаме.
— А тебя когда-нибудь убивали?
— Никогда. Я существовал до начала времени и буду существовать после его конца.
Он явно разошелся, раздражаясь.
— Хорошо, в мире образов когда-нибудь образ тебя как ограниченной…
— Ох уж, этот мир! — сказал я. — Да, меня убивали тысячу миллионов триллионов раз, бесконечное число раз.
Дикки взобрался по лестнице на стабилизатор, прошел по нему футов на пять от киля и сел лицом ко мне, скрестив ноги и подавшись вперед от любопытства. Никакому другому ребенку не удалось бы сюда пробраться без моего кудахтанья о теннисных туфлях, царапающих краску, нагрузке на стабилизатор и опасности падения с пяти футов на бетонный пол. Но Дикки мог сидеть там, где захочет. Вот в чем прелесть бесплотных, подумал я, и странно, что мы не приглашаем их чаще.
— Это перевоплощения, — сказал он. — Ты веришь в перевоплощения?
Я распылил жидкий воск по верхней половине киля и протер его.
— Нет. Перевоплощение означает упорядоченную последовательность жизней на этой планете, правильно? Но в этом есть некоторая ограниченность — так, слегка тесновато в плечах.
— Что вам больше подходит?
— Бесконечное число жизнеобразов, пожалуйста, некоторые с телом, некоторые — без; некоторые на планетах, некоторые — нет; все они одновременны, потому что не существует такого понятия, как время, и ни один из них не реален, потому что существует только одна Жизнь.
Он нахмурился.
— Почему бесконечное-число-жизнеобразов, а не просто перевоплощение?
