предъявляли мне претензий за то, что я не подпускаю их близко к себе, что ухожу, когда вздумается, почему же она это делает? Разве она не знает? Если быть слишком долго вместе, исчезает даже вежливость. Мы проявляем больше учтивости по отношению к посторонним, чем к собственным женам и мужьям. Люди, связанные друг с другом узами, — словно голодные собаки, грызутся за жалкие объедки. Даже мы. Ты повысила на меня голос! Я пришел в твою жизнь вовсе не затем, чтобы злить тебя. Если такой, какой я есть, я тебя не устраиваю, просто скажи, и я уйду! Если быть вместе слишком долго, не остается ничего, кроме оков, обязанностей, ответственности — ни восторженности, ни приключений — нет уж, спасибо!
Прошло несколько часов, и далеко на юге появилось едва заметное зарево. Не зарево рассвета. Это высоко в небе от уличных огней Ки Уэста светился туман.
Как ни крути, а под парусом плывешь слишком медленно, — подумал я. — В самолете все просто: надоело быть здесь — он мгновенно унесет тебя за тридевять земель. Из яхты, если надоест, даже приземлиться и выйти нельзя. Не спустишься, если забрался слишком высоко, не поднимешься, если оказался слишком низко. У кораблей всего только одна высота. Никаких перемен. Скучно. Перемены несут приключения, неважно, яхт они касаются или женщин. Какие еще есть приключения, кроме перемен?
У нас с Лесли сложились определенные правила дружбы: полное равенство, свобода, вежливость, уважение, никто ни о ком не делает поспешных выводов. Правила для нас обоих, без исключений. Если они больше не устраивают Лесли, почему бы ей не сказать мне об этом? Дело принимает чересчур серьезный оборот.
Она, конечно, скажет: «Неужели, Ричард Бах, в твоей жизни не найдется места ни для чего, кроме правил?» Если бы я мог просто сказать «нет» и уйти от нее! Если бы можно было прямо сейчас поговорить с ней об этом!
Если бы яхты были хоть чуточку быстрее, если бы они могли летать!
Несчастный, жалкий мир. Мы отправляем людей на Луну, но не в состоянии построить летающую яхту.
Двадцать восемь
— Ты готов, вуки? — спросила она.
Я снова провожу с ней слишком много времени, — подумал я. — Слишком много. Она словно микросхема. Все, чего она касается, приходит в порядок, все становится просто и ясно. Я по-прежнему ослеплен ее красотой. Жизнерадостная, нежная, любящая: Но мои правила гласят, что проводя слишком много времени с одной женщиной, я разрушаю себя. А с ней я провожу слишком много времени.
— Так ты готов? — переспросила она. На ней был ворсистый костюм янтарного цвета, шею облегал золотистый шелк. Волосы она зачесала назад в расчете на длительную деловую встречу.
— Вполне, — ответил я.
Странно. Она вырывает меня из цепких, щупалец империи, взвалив на себя обязанности всех уволенных мною дельцов.
Стэн, до конца сохранявший спокойствие, уходя, выразил сожаление, что я потерял так много денег. «Что ж, так иногда бывает, — сказал он. — Рынок оборачивается против нас».
Юрист, нанятый Стэном, приносил извинения за то, что не представил документы к последнему сроку, назначенному налоговой инспекцией. Он считал, что они поступили несправедливо: Он опоздал всего лишь: на две недели с подачей апелляции, и они уже отказались ее рассматривать. По его словам, если бы не это, он бы сумел доказать, что я не задолжал им ни цента.
Гарри, бизнес-менеджер, виновато улыбаясь, говорил, что дела с налоговой инспекцией выглядели довольно неприятно. Все это нравилось ему не намного больше чем мне, и он приложил все усилия, чтобы держать меня в неведении как можно дольше. Между тем, он был бы не против, если бы я выплатил ему выходное пособие в размере месячного оклада.
Я чувствовал к деньгам, счетам, налогам такое дикое отвращение, что, если бы не Лесли, мне, пожалуй, пришлось бы сбежать в Антарктиду или Ботцвезоландию. Любую бумагу, на которой я видел цифры, мне хотелось разорвать в клочья.
— Пока, — сказала она, когда я сел в машину.
— Пока?
— Ты снова не здесь, Ричард. Пока.
— Прости, — откликнулся я. — Думаешь, мне следует принять антарктическое гражданство?
— Еще нет, — ответила она. — Разве что после этой встречи. Если у тебя не появится миллион долларов плюс заинтересованность.
— Никак не пойму! Откуда у меня взялось столько долгов?
— Может, у тебя их и нет, — возразила она, — но все сроки упущены, и теперь поздно что-либо оспаривать. Проклятие! Это просто выводит меня из себя! Как бы мне хотелось быть с тобой до того, как стало слишком поздно. Они могли бы, по крайней мере, поставить тебя в известность!
— На некоем другом уровне я знал об этом, вук, — сказал я. — Какая-то часть меня желала, чтобы все рухнуло. Все шло как-то не так, в этом не было счастья.
— Для меня неожиданность, что ты знал об этом. Ричард! — возопил мой внутренний голос. — Ничего подобного! В этом было счастье! Вспомни, хотя бы все самолеты, которые у тебя были и есть до сих пор! А совершенная женщина? Конечно же, это приносило тебе счастье!
— Какая ложь. Империя рухнула. Деньги, расклеенные вокруг, топорщатся, словно обои от неумелых рук дилетантов, наихудшим из которых оказался я сам. Я имел представление о жизни империи, и была она не чем иным, как взбитыми сливками со сложной душисто- мышьяковой небрежностью в качестве приправы. Теперь яд начинал действовать.
— Это должно выглядеть иначе, — сказала она. — Ты поступил бы гораздо благоразумнее, если бы не нанимал никого. Всего лишь оставался бы таким, как прежде.
— А я и был таким, как прежде. Меня окружали игрушки, однако я оставался самим собой. Тот, кем я был прежде, никогда не смог бы заниматься счетоводством.
— Хм, — вырвалось у нее.
Мы расположились вокруг рабочего стола Джона Маркуорта, юриста, нанятого Лесли, когда я был в Испании. Горячий шоколад пришелся очень кстати, словно кто-то знал, что встреча затянется. Лесли открыла атташе, вынула свои записи, но представитель закона обратился ко мне.
— Как я понял, в двух словах Ваша проблема в том, что вместо ожидаемого дохода Вы обнаружили потерю капитала?
— Я думаю, проблема в том, что я нанял специалиста по финансовым делам, который разбирался в деньгах еще меньше, чем я, то есть меньше нуля, — принялся объяснять я. — Деньги, которые он вкладывал, это были не просто цифры на бумаге, а настоящие деньги они — пуфф! — и растворились в рыночной круговерти. На бланках налоговой инспекции нет графы для «пуфф». Мне кажется, в двух словах, это выглядит так. Если честно, я не знаю, что mb.b парень там обнаружил. Я немножко надеялся, что вы мне проясните это, вместо того,
