— Тебе известны такие пары?
— Несколько, — ответила она.
— Ну, сколько?
— Две, три:
— Я не знаю ни одной, — заметил я. — Нет: пожалуй, одну знаю. Из всех моих знакомых — единственная счастливая пара. А все остальные: Либо она — сама радость, а он — мертвый груз, либо наоборот, либо они — два груза. Два воздушных шара встречаются весьма редко.
— Мне кажется, у нас бы это вышло, — сказала она.
— Это было бы здорово.
— Да.
— Как по-твоему, что нам для этого нужно? — спросил я, — Что нам поможет вернуться друг к другу и жить по-прежнему?
Я почувствовал, что ей хочется сказать: «Ничего», — но она этого не сказала, это было бы слишком поспешно. Она задумалась, я ее не торопил.
— Нам уже ничто не поможет вернуться к прежним временам. И я этого не хочу. Я изо всех сил пыталась измениться, пыталась даже ходить на свидания с другими мужчинами, когда тебя не было, чтобы посмотреть, смогу ли я противопоставить твоей Совершенной Женщине своего Совершенного Мужчину. Все это было бессмысленно, глупо. Лишь напрасная трата времени.
Я — не одна из твоих девочек, Ричард, — продолжала она неспешно. — Я менялась до тех пор, пока мне этого хотелось. Если ты желаешь быть со мной рядом, твоя очередь меняться.
Я оторопел. — В каком направлении ты предлагаешь мне меняться?
В худшем случае она предложит что-то такое, что я не смогу принять, — подумал я, — но эта ситуация будет не хуже, чем та, в которой мы находимся.
Она немного подумала. — Я бы предложила любовь, в которой будем только ты и я. Возможность проверить, получится ли у нас быть двумя шариками.
— Это значит, что я буду не свободен: И перестану видеться со всеми своими подругами?
— Да. Со всеми женщинами, с которыми ты обычно спишь. И никаких других любовных историй.
Теперь настал мой черед замолчать, а ее — слушать тишину в телефонной трубке. Я чувствовал себя кроликом, которого охотники загнали в угол. Все известные мне мужчины, которые принимали такие условия, потом об этом сожалели. В каждом из них прострелили не одну дырку, и выжить им удалось только чудом.
Но ведь как я преображался, когда был с Лесли! Лишь с ней я был таким, каким больше всего хотел быть. Я совершенно ее не стеснялся, не чувствовал никакой неловкости. Я ею восхищался, учился у нее. И если она хочет научить меня любить, я могу хотя бы предоставить ей такую возможность.
— Мы такие разные, Лесли.
— Мы разные, мы же и одинаковые. Ты думал, что тебе нечего будет сказать женщине, которая не летала на самолетах. Я не могла себя представить рядом с мужчиной, который не любит музыку. Может, важно не столько быть похожими друг на друга, сколько проявлять любознательность? Поскольку мы разные, нас ждут радость знакомства с миром друг друга, возможность дарить друг другу свои увлечения и открытия. Ты будешь учиться музыке, я стану учиться летать. И это только начало. Мне кажется, так может продолжаться бесконечно.
— Давай подумаем, — сказал я. — Давай об этом подумаем. Каждый из нас по себе знает, что такое супружество и почти-супружество, у каждого остались шрамы, каждый обещал себе, что больше не повторит такой ошибки. По-твоему, мы не сможем быть вместе, кроме как: кроме как став мужем и женой?
— Предложи другой вариант, — сказала она.
— Мне и так было очень даже неплохо, Лесли.
— Очень даже неплохо — этого мало. Я сама по себе смогу быть более счастливой, и для этого мне не придется выслушивать твои извинения, когда ты будешь уходить, пытаясь от меня отделаться, возводя между нами новые стены. Либо я буду единственной твоей возлюбленной, либо не буду ею вообще. Я попробовала жить половинчато, как ты — это не срабатывает, — для меня.
— Это так сложно, в супружестве столько ограничений:
— Я так же, как и ты, Ричард, ненавижу супружескую жизнь, которая делает людей тупыми, заставляет их обманывать, сажает их в клетки. Я избегала замужества дольше, чем ты, — с момента моего развода прошло уже 16 лет. Но тут я отличаюсь от тебя. Я считаю, что существует другой тип супружеской жизни, когда каждый из нас чувствует себя более свободным, чем если бы он был один. Шансов, что ты это увидишь, очень мало, но мне кажется, что у нас это могло бы получиться. Час назад я бы сказала, что шансов нет вообще. Я не думала, что ты позвонишь.
— Да ну, брось. Ты ведь знала, что я позвоню.
— Не-а, — возразила она. — Я была уверена, что ты выбросишь мое письмо и улетишь куда-нибудь на своем самолете.
Прямо читает мои мысли, — подумал я. Я снова вообразил эту картину — как я убегаю в Монтану. Полно действия, новые места, новые женщины. Но $ % думать об этом было скучно. Я уже не раз так поступал, — продолжал я мысленно, — и знаю, что это такое, знаю, что все это очень поверхностно. Нет стимула двигаться дальше, меняться. Такие поступки ничего не значат для меня. Итак, я улечу: и что?
— Я бы не улетел, не сказав ни слова. Я бы не бросил тебя, когда ты на меня сердишься.
— Я на тебя не сержусь.
— Хм: — ответил я. — Ну, по крайней мере достаточно сердишься, раз решилась разорвать самую замечательную дружбу, которая у меня когда-либо была.
— Послушай, Ричард, в самом деле: я не сержусь на тебя. В тот вечер я была в бешенстве, я чувствовала к тебе отвращение. Потом пришло отчаяние, и я стала плакать. Но чуть погодя я перестала плакать, долго о тебе думала и поняла в конце концов, что ты поступаешь наилучшим для себя образом и что ты будешь таким, пока не изменишься, причем ты должен сделать это сам — никто за тебя этого не сделает. Как же я могу на тебя сердиться, когда ты ведешь себя лучшим образом?
Я почувствовал, как теплая волна ударила мне в лицо. Какая нестандартная, великолепная мысль!
В такой момент она поняла, что я поступаю наилучшим с моей точки зрения образом! Кому еще в целом мире удалось бы это понять? Меня заполнило уважение к ней, породившее в то же время подозрения по отношению к себе.
— Хорошо, а что если я поступаю не лучшим для себя образом?
— Тогда я на тебя сержусь.
Она почти рассмеялась, когда это сказала, и я несколько расслабился на своем диване. Если она может смеяться, то еще не конец света, пока еще не конец.
— Может быть, нам заключить контракт? Согласовать друг с другом, а затем четко и ясно изложить, какие изменения нам нужны?
— Не знаю, Ричард. Это звучит так, словно ты играешь в игрушки, а здесь все гораздо серьезнее. Я больше не хочу твоих игр, повторяющихся отговорок, твоих старых защитных
