что она почувствует при этом.
Наконец шаги затихли, несколько секунд в дверях слышался легкий шелест, шевеление, дыхание вошедших. Витюлька представил сначала девушек, потом мужчин, в только тогда, превозмогая страх и смятение, Долотов повернул голову, поднялся… —
На Валерии была черная юбка, красная кофточка и черно-оранжевая косынка, повязанная вокруг шеи.
И едва Долотов взглянул на нее, как сразу понял, что ничто до этой минуты так не уличало его в виновности гибели Лютрова, как вид стоявшей в дверях высокой девушки, – так действенно, так отчаянно напоминала она Лютрова.
«Только такой она и могла быть», – подумал Долотов, хотя и не смог бы объяснить, почему эта мысль пришла ему в голову.
А Томка, оглядев незнакомых мужчин, улыбнулась по-своему, немного застенчиво, будто и рада была выглядеть не так привлекательно, да ничего не может с собой поделать.
Валерия присела на большой старинный диван, и теперь Долотов совсем близко увидел ее темные и какие-то неуверенные глаза.
Переводя их с одного лица на другое, Валерия на несколько секунд задержала взгляд на Долотове.
«Так это вы? – прочитал Долотов на ее лице. – Тот самый, ненавистный мне, везучий человек…»
«Что же теперь делать?» – мысленно ответил он.
По тому, как Одинцов вдруг засуетился, торопливо надевая пиджак и присаживаясь на другой край дивана, по нацеленному на Валерию вниманию, которое чувствовалось в каждом движении журналиста, было ясно, что она произвела на него впечатление.
– Вы тоже летчик? – не очень заинтересованно спросила Валерия, не зная, что сказать в ответ на вежливую пристальность, с какой рассматривал ее Одинцов.
– Был, – ответил за него Долотов, подмываемый неприязнью к журналисту, к этой его свободе в общении с Валерией, к самой возможности такой свободы. – Но ему стало скучно. Теперь он писатель. Привлекает девушек своим внутренним миром. Писатели понимают толк в красивых девушках, – сказал Долотов, ловя себя на желании выглядеть грубым и бесчувственным в глазах Валерии.
Одинцов снисходительно улыбнулся и поглядел на Baлерию так, словно приглашал ее познакомиться с той манерой шутить, какая принята между ним и Долотовым.
– В этом все понимают толк, – заметила Томка. – И писатели и дворники. Верно, Игорь? – По свойству всех привлекательных женщин она старалась обласкать своим вниманием самого неприметного из мужчин.
Испросив позволения закурить, Одинцов протянул Валерии пачку дорогих сигарет.
– Она не курит, – упреждая ответ Валерии, сказал Извольский.
– И правильно! – так же решительно согласился Одинцов, как только что предлагал закурить. – Теперь, куда ни глянь, всюду дамы чадят.
Тихо вошла и что-то сказала сыну Инна Филипповна.
– Позвонки, чай с пирогами будете? – спросил Извольский и тут же повернулся к матери. – Будут, ма.
– Так и неизвестно, что произошло с самолетом? – спросил Игорь, когда Инна Филипповна вышла.
В наступившем тягостном молчании все, кроме Игоря, посмотрели в сторону Валерии, и она смешалась, не зная, как следует вести себя. Глаза ее сухо блестели, а вслед за минутной бледностью на лице проступили красные пятна. Глядя на нее, ни с того ни с сего покраснела и Томка.
– Витя говорил, самолет взорвался, – сказала Валерия, почему-то решив, что от нее ждут каких-то слов. – Я ничего не поняла…
Извольский и Долотов переглянулись.
– Никто ничего не понял, – хмуро сказал Витюлька. – В том-то и дело, никто ни черта не понял.
– На Западе в этом случае ссылаются на божью волю, – вздохнул Одинцов.
«Тебе-то что? Ты чего лезешь не в свое дело?» – мысленно одернул его Долотов, по- прежнему находящий что-то защитительное в своей грубости.
– Бога нет, – негромко отозвалась Валерия таким тоном, словно безуспешно пыталась найти бога.
– Есть. – Долотову показалось, что он понял, какой бог ей нужен.
Одинцов повернулся к нему с выражением заинтересованного ожидания на лице, и это насторожило всех.
– Не тот, в которого вы не верите. Хотя и это неплохой вариант. Ничем не хуже других.
– По-моему, все они одинаковы, – перебил Одинцов, небрежно махнув рукой. – Все происходят из неспособности человека понять мир и самого себя. Богов рождает спрос на божественные откровения, то бишь всепонимание! А поскольку даже самого захудалого божка принимают за субстанцию, за начало всех начал, остальной идет как по маслу. Боги все слышат, все видят, все понимают, они безначальны и всемогущи. Боги дают законы племенам
