шевельнувшейся в душе. И как бы в ответ на его немой вопрос Долотов посмотрел на него, выражение лица чуть смягчилось – улыбнулся. Но тут же снова оборотился к Гаю- Самари.
Томительную для Витюльки обстановку разрядив Добротворский. У генерала был один тон на все случаи жизни. Вот и сейчас он предложил, как скомандовал:
– Давайте начинать!
Невысокий худой человек раскрыл красную папку и принялся читать «Предположение о развитие событий в свете новых данных расследования». Читал он тем особенным безжизненным голосом, каким почему-то принято читать описание всяких провинностей, проступков, нарушений правил. От такого чтения виновнику начинает казаться, что, знай он все эти слова, никогда бы не совершал того, в чем его обвиняют. Когда прозвучали последние слова о «нечетко выполненных маневрах летевших друг за другом самолетами, что и явилось наиболее вероятной причиной столкновения», поднялся Долотов.
И с той минуты Витюлька вонял, что сейчас все станет на свои места, что, если Долотов решился на драку, значит, считает, что дело стоит того. А сломить его не всякий сможет.
Bee приготовились слушать, и даже те, кто некогда не слышал Долотова, понимали, что перед ними человек, которому есть что сказать.
– Мне хотелось бы уточнить картину столкновения, как вы это назвали, – сказал он, проходя к доске, висевшей за письменным столом Добротворского.
Худой человек наклонился к генералу и о чем-то спросил.
– Борис Михайлович, – совсем не тихо ответил генерал.
Долотов взял кусок мела и нарисовал силуэты трех самолетов в парадном строю. Затем расходящимися лучами обозначил зону обзора из кабины высотного разведчика. Все терпеливо ждали. Оглядев нарисованное, он стал объяснять, глядя на человека с красной папкой:
– Как видите, ВР слегка подслеповат, у него плохой обзор передней полусферы. Можете поверить мне на слово, я летал на нем. Летчику не мудрено было потерять машину Извольского. Скорее всего – на развороте перед выходом на прямую и началом снижения. Извольский летел ниже… На минуту летчик разведчика принял самолет ведущего группы за тот, который все время был у него впереди, и чтобы соблюсти дистанцию, надбавил скорости. Но когда стал снижаться, перевел машину в наклонное положение, тут-то и увидел, что оказался над хвостом самолета Извольского. Что было дальше, нетрудно догадаться.
Долотов помолчал, вытирая испачканные руки.
– Пытаясь избежать столкновения, он решил отвернуть и зацепил крылом. Вот и вся история.
– По-вашему выходит, во всем виноват наш летчик? – заносчиво спросил один из трех представителей опытной фирмы.
– Нет, не выходит.
Стало совсем тихо, как это бывает, когда люди ждут услышать самое важное.
– Вся вина лежит на том, кто утверждал парадное построение, не сообразуясь с летно- техническими данными самолетов. А кто этот человек, вам лучше знать, – Долотов посмотрел на человека с папкой.
– Борис Михайлович прав, – сказал Гай. – Я тоже летал на этих машинах.
Несколько дней комиссия занималась версией Долотова. На тренажере были воссозданы заданные условия полета, приглашены летчики, летавшие на высотных разведчиках, которые тоже пришли к выводу, что наиболее вероятная причина столкновения – в недостаточном обзоре из кабины этого самолета.
«Дело Долотова» разбиралось на собрании летного состава в один из понедельников. Эти «тяжелые» дни по негласному распорядку отводились для подобного рода мероприятий. В комнате отдыха не хватало стульев. Собрались почти все. Был и вернувшийся из отпуска Боровский, негромко и обстоятельно рассказывавший Добротворскому о ловле стерляди. Генерал был оживлен, поблескивал черными глазами, охотно отзывался на шутки. Чувствовалось, что среди летной братии он забывал и о чине и о возрасте. И даже сел подальше от председательского стола, втиснувшись между Боровским и Костей Караушем.
Долотов сидел на диване рядом с Булатбеком Саетгиреевым, и в сравнении с почти шоколадной физиономией вернувшегося с юга красавца штурмана бледное лицо Долотова выглядело болезненно. Однако очень уж удрученным он не казался.
– Прошу внимания, – начал Гай и с удовлетворением отметил, что говор в комнате разом стих. – На повестке дня один вопрос. И прежде чем мы обсудим его, я прошу разрешения изложить суть дела. Мне это представляется необходимым, потому что не все присутствующие до конца уяснили себе, о чем пойдет речь. Многие из вас были в отпуске или по другим причинам находились далеко от базы. Итак, существо дела. Долотов совершил грубую летную ошибку: не перевел стабилизатор лайнера в положение «кабрирование» перед посадкой, что повлекло за собой чрезмерные перегрузки конструкции во время приземления. Затем долгое исследование возможных последствий этих перегрузок, а, значит, нарушение графика проведения испытаний. Извинительна ли такая оплошность? Нет, разумеется. В нашем деле так ошибаться нельзя. Но прежде чем сделать окончательный вывод, нужно разобраться, понять, почему стала возможной эта ошибка, вспомнить некоторые косвенные обстоятельства, которые психологически подготавливали самую возможность срыва.
– Вот и начнем с Долотова. Пусть объяснит, как это у него получилось, – заметил Руканов.
Начнем с меня, – сказал Гай, – В свое время мои товарищи избрали меня старшим летчиком, начальником летной службы. Они оказали мне эту честь, полагая, что в случае надобности я сумею отстоять их интересы. В этой их надежде, собственно, и заключается честь быть старшим. Сумел ли я отстоять интересы Чернорая, когда решался вопрос о
