вынул несколько наборов метательных ножей — остро отточенных кусочков смертоносной стали без рукоятей — и ножны к ним. Каждый из кожаных футляров в зависимости от крепления (на плечо, на бедро, на пояс) вмещал от десятка до полусотни клинков.
Отдельно легла небольшая булава Севера, с которой он старался не расставаться. Она выглядела неправдоподобно маленькой, игрушкой, а не оружием, но многие поплатились жизнями за такое заблуждение. Сердцевину шара составлял необычайно тяжелый металл, облитый слоем закаленной, снабженной шипами стали. Этой булавой Север мог проломить любой панцирь.
К этому времени Шалло с Задирой уже забыли о взаимных обидах и теперь прыгали от одной кучки аккуратно разложенных на траве предметов к другой, дивясь их обилию и разнообразию.
Север извлек доспехи для себя и своей подруги, но пока не стал надевать их. Наконец он вынул прямоугольный футляр из буйволовой кожи, явно превосходивший размерами все остальное. Вожак положил его на траву и достал последний футляр, вдвое короче первого, но такой же широкий и оттого казавшийся более тяжелым. Оба украшали затейливые узоры, в которых Соня узнала древние гиперборейские руны, но прочесть надписи не смогла.
Она вопросительно посмотрела на Вожака, но того совершенно не занимал смысл надписи. Его интересовало только содержимое футляра. Он расстегнул застежки и откинул крышку, которая послушно легла на траву.
Первым делом воин вынул деревянный приклад, какие Соне приходилось видеть у дамских арбалетов, с которыми забавлялась знать в Зингаре и Аквилонии, с той лишь разницей, что этот приклад существовал сам по себе. Соня только успела подумать об этом, как Север достал сложной формы стержень, присоединил его, нажал, повернул… Что-то щелкнуло, и стальной стержень словно прирос к прикладу.
— Я и не знала, что мы везем с собой эту штуку,— сдержанно заметила Соня.
— Везем, везем…— словно бы мимоходом ответил Вожак, выуживая из футляра следующую деталь.
Ею оказался не слишком длинный — примерно в полтора локтя — прямоугольный в поперечнике стержень, походивший на кузнечную заготовку для доброго кинжала, но с прорезями на концах.
— А это что? — удивилась Соня.
— Ты наверняка уже догадалась, что я собираю арбалет?
— Да догадалась я, догадалась! — ответила девушка.— Что это за болванка?
— Это лук.
— Лук?
— Ну да.— Он пожал плечами.— Просто спущенный пока.
— Интересно посмотреть, как ты станешь его натягивать,— проворчала девушка, отходя в сторону.
— Сейчас и посмотришь,— ухмыльнулся он.— Далеко только не уходи, поможешь.
— Если ты думаешь, что я стану гнуть за тебя эту железку…
— Да нет, нет. Успокойся. Просто вложишь тетиву — и все.
Север вынул из футляра бронзовый пруток с двумя шариками на концах. Держа за середину, он протянул его девушке, и шарик на верхнем конце закачался. Соня осторожно взяла тетиву, твердую, как сталь, но необычайно пластичную. Ей пришла в голову дикая мысль, но она тут же осуществила ее и ахнула. Тетива свободно завязалась узлом. Не веря своим глазам, она потянула за горошины на концах, и кольцо начало уменьшаться. Север с усмешкой наблюдал за ней и, только когда узел почти затянулся, остановил девушку.
— Все хорошо в меру,— заметил он, отбирая блестящую игрушку.— Смотри.— Он взял в одну руку то, что назвал луком, а во вторую — тетиву и, вложив ее в прорезь на торце, втянул горошину в выемку.— Видишь? — спросил он и, когда девушка кивнула, продолжил: — Я натяну лук, а ты укрепишь второй конец тетивы. Сможешь? — спросил он насмешливо.
— Чего проще…— ответила она, со скрытым интересом ожидая, как он станет гнуть металл.
Север тем временем зажал в развернутых кверху ладонях полосу вороненой стали, с одного торца которой, раскачиваясь, свешивалась золотистая тетива.
— Ты готова?
Он посмотрел на девушку, и та кивнула. И тут произошло нечто странное. Север уперся локтями в колени. Его руки не изменили положения, они просто напряглись, но… В считанные мгновения и без того могучие руки воина превратились в невообразимо прекрасное и в то же время внушающее ужас переплетение мышц, о существовании большинства из которых обыкновенный человек даже не подозревает. Стальная болванка начала изгибаться.
— Давай,— почти беззвучно скомандовал Север.
— О, Митра…— прошептал стоявший рядом с ним Мурзио и перевел взгляд с рук Вожака на его совершенно спокойное лицо. «Да человек ли он?» — со страхом подумал жрец.
С легким щелчком шарик лег в лунку.
— Тетиву поправь,— прошептал Север.
Соня аккуратно вложила оба края в прорезь и слегка потянула тетиву за середину.
— Руки береги, отпускаю.
— Давай!
Он мгновенно расслабился, упал на спину и закрыл глаза. Его могучие руки мелко дрожали, и Соня подумала, что такие усилия ни для кого не проходят даром.
— Можно? — попросила Гана, указывая на собранный лук.
— Осторожней только,— не открывая глаз, сказал Север.
— Верно,— согласилась Соня, отдавая подруге тяжелую игрушку.— Не сломай.
— О боги! — простонал Север, садясь.— С вами не соскучишься.
Он посмотрел на девушку, которая, зажав в слабой руке неподъемное оружие, второй упорно пыталась оттянуть тетиву, но та не желала сдвигаться ни на волос.
— Напрасно стараешься,— усмехнулся Вожак, растирая ладонями мышцы.
Гана не стала спорить. Она только сокрушенно вздохнула и сердито перевела взгляд на свои руки, словно те в чем-то перед ней провинились. Мурзио последовал ее примеру, но выглядел жрец более плачевно. Он решил-таки больше не испытывать шнур на прочность и теперь горестно смотрел на ладони, покрытые водянистыми пузырями, и на сочившуюся из них влагу.
— Болят? — сочувственно поинтересовалась воительница.
— Болят,— смиренно согласился митрианец.— Наказание за гордыню,— пояснил он.
— Что же ты, жрец? Знаешь, что грешишь, и все равно это делаешь? — насмешливо спросила она.
— Сет искушает нас…— со вздохом изрек тот.
Север, все это время с интересом прислушивавшийся к их разговору, наконец решил вмешаться.
— Как-то у тебя все просто получается. Все, что в человеке хорошего,— от Митры, а что плохого — от Сета,— говорил он, одновременно прилаживая лук к собранной ранее станине.
— Но разве же это не очевидно? — удивился Мурзио.
— Настолько не очевидно,— наставительно заметил Север,— что мне такие рассуждения и в голову никогда не приходили.
Мурзио хотел возразить, но сдержался.
— Как же тогда существует человек, если его действия не направляют дурные и добрые
