святых), полемическое богословие, церковную археологию, герменевтику (истолкование древних текстов).
Виктора Васнецова приняли сразу во второй класс училища.
На первое занятие пожаловал сам ректор.
Ряса на нем шелковая, нагрудный крест – не самоварное золото, что на отце, не горит, как жар, его блеск серьезен, в нем какая-то особая, не каждому человеку ведомая тайна, тайна сильных мира сего. Лицо ректора почти голубое, истомлено постами. Оно строго, неподступно, но оно притягивает.
– Вы вступаете на стезю познания сокровенных премудростей, – говорит ректор сильным, властным голосом. – Будущее служение ваше, будущая ваша жизнь принадлежит и богу и людям. Не познав божественного, вы не сможете быть полезными людям, не познав человеческого, не сможете служить богу. Помните об этом во все дни пребывания в стенах училища и семинарии.
Ректор обводит взглядом своих слушателей и указывает перстом на сидящего перед ним отрока.
– Скажи, что есть богослужение?
Глаза спрашиваемого наполняются ужасом. На шее у бедного вздрагивает, дергается жилка.
– Отчего такой страх? Вы же знаете это! Ректор тычет перстом в соседа.
Мальчик вихраст, одежда на нем сидит как-то боком, он и говорит, словно за ним гонятся:
– Богослужение, когда в колокола, да когда певчие, да когда батюшка, когда на Пасху, когда дьякон кадит…
Ректор бледнеет, но на лице его нет гнева и раздражения. Оно печально.
– Об истинах не гадают, истины знают. Кто ответит? Встало сразу двое.
– Ты! – указывает ректор на высокого тоненького мальчика.
– Богослужение есть богопочтение или благоугождение богу, выражающееся в молитве и других священных действиях.
– Ответ похвальный. С таким учеником приятно беседовать, а потому не изволишь ли назвать нам святого, к кому ты расположен душою?
– Я часто молюсь князю Александру Невскому.
– Любопытно. А какие святые, я подчеркиваю, святые подвиги защитника рубежей отечества тебе известны?
– Почитание благоверного князя началось сразу же по его погребению. Было чудо: святой сам протянул руку за разрешительной молитвой.
Лицо ректора озаряет улыбка. Впервые за целый час.
– Думаю, не ошибусь, предрекая тебе, отрок, большой успех на поприще священнослужителя. Как твое имя?
– Виктор Васнецов!
– Отлично, Васнецов!
Наконец-то урок, рисования! Учитель Николай Александрович Чернышев в класс входит медленно, глядя перед собой, не видя учеников, не слыша говора, который через минуту уже не говор, а базар.
У Васнецова слезы навертываются на глаза, он так ждал этого урока! Но ученикам дела нет до Николая Александровича, а тому нет дела до учеников. И это первый! Первый в жизни урок, научающий рисовать! Урок-то первый, но уже всем известно – Чернышев не страшный, Чернышев не наказывает, на уроках Чернышева хоть на голову стань!
И некоторые становятся… На голову, на руки, на руках ходят по проходу между столами. Николай Александрович не обращает на баловников никакого, совершенно никакого внимания…
– Вот, – говорит он скорее самому себе, нежели классу, – это есть куб. Поглядите на него внимательнее. На тени, какие на нем и какие от него. И рисуйте!
Кто-то щелкает семечками, кто-то в открытую читает светскую книжку. Васнецов – рисует. От старания губы так сжались, что заболели.
– Ничего! – Васнецов вздрагивает. Позванивая мелочью в карманах, возле его стола, склонив голову набок, стоит учитель. – Штриховочка жирновата. Надо легче.
Учитель берет карандаш из рук ученика, поправляет рисунок…
Но вот уж и конец уроку. Николай Александрович забирает куб и все так же медленно, никого не замечая, уходит. Он свое отбыл.
Васнецов бежит к брату, рассказывает, как все шумели, как все это неправильно, да как же такое может быть в духовном училище! Николай утешает.
– Не обращай внимания. Тебе интересно – рисуй. Николай Александрович добрая душа и художник очень хороший. Ты старайся! Он заметит старание и пригласит в свою иконописную.
И верно. Пригласил!
