напустил. Даша тоже молодец. Уж так угостила голубчиков — вовек не забудут. В хорошие руки пожаловал я бережёную мою жемчужину. Ты скажи внучке, чтоб не расставалась с подарком. Это ей от всего Златоборья.
Водяной лёг в струг, как в постель, и струг ушёл под воду. Но вдруг снова забурлило, вспучился пузырь, и Хозяин Вод окликнул лесника:
— Никудин! А что Ной Соломоныч-то? Про лес Проклятущий что говорит?
— Стенку бетонную поставят, а потом будут изучать.
— Стенку — это хорошо! — обрадовался Водяной. — Очень умно придумано. По- учёному. А то ведь расползутся да расплодятся… Русалка с двумя хвостами. Это же — бррр! Ною Соломонычу поклон и привет!
Снова булькнул пузырь, и озеро облеклось в покой и тишину. Никудин Ниоткудович постоял, поглядел на угасающие круги, а потом и на небо. В небе под самыми тучами плавал коршун.
Покачивая крыльями небо, грозно сжимая пространство, хищник крутил медленную карусель, зачаровывая свободой парения.
Год, а то и два не видел лесник над Златоборьем коршуна. Погибают сильные птицы. Погибают цари поднебесья. Высокий лёт — уже не напасть на цыплячьи головы, а редкосное виденье.
Грибной суп стоял уж на столе, и в доме была гостья, Василиса Никудиновна. Рассматривали жемчужину.
— Дедушка, погляди! Ты ведь еще не видел. Это я в чёрном озере нашла. Жемчужину надо в музей отдать или в какой-нибудь фонд, — предложила Даша.
— Нет! — сурово возразил Никудин Ниоткудович. — Эта жемчужина — дар Златоборья, и она должна оставаться в Златоборье. Не забывай про это, Даша!
— А у нас новости, — пожаловалась отцу Василиса Никудиновна, — меня с Василием вызывают в суд: откуда коня взяли? Даша, ведь за тобой. Вы с Антошей завтра с утра у нас побудьте. За тёлочками надо посмотреть. Ивеня тоже страшно без надзора оставить. Завидкины так и рыщут вокруг дома.
— Я с вами в суд пойду! — сказал Никудин Ниоткудович. — Растолкую, коли не понимают.
И растолковал. Но суд без бумаги — не суд. Пришлось леснику писать ибъяснительную записку. Вот она слово в слово.
«Объяснительная записка. Лошадь по кличке Ивень есть испокон веку всем известный Белый Конь. Белый тот Конь унёс резвые ноги от Батыева полчища и гулял по белу свету, тоскуя по хозяину… Ходил над топями, и над водами, и по вершинам дерев, и в облаках и сшибал головки колокольчикам. Так бы и теперь ходил в вечной тоске, когда-бы не моя внучка Даша, примерная во всём пионерка. Полюбя Белого Коня, Даша напоила его молоком, и еле видимый призрак обрёл плоть и стал тем, кем есть, статной чистопородной лошадью, а какого племени, кто же знает? Знают те, кто растили да объезжали, а у них не спросишь.
Вот она истинная правда, а остальное — сплошные лалаки и наветы. И в тех лалаках я с Завидкиными тягаться не берусь. Так что сами все решите и положите этому делу конец».
СТОЖАРЫ
Даша пряла веретеном шерстяную нить: о зиме вовремя не вспомнишь — нахолодаешься. Антоша книжку старую читал. Тихо в доме, невесело. Судья лесниково объяснение назвал «мифологией» и постановил «забрать коня от самозваных хозяев и передать Старорусскому лесничеству до полного выяснения дела». Ивень стоял пока вместе с Королевой, но за ним могли приехать в любой день и час.
Сам Никудин Ниоткудович, чтоб унять тоску, плёл лукошко из лыка. Доплёл, поглядел, вздохнул:
— Ничего, ребятки! Как-нибудь обойдётся. Вот вам лукошко по чернику ходить. Черно в бору от черники-голубики. Ступайте полакомьтесь и мне принесите. От черники глаза молодеют.
Черника — не земляника, не поваляешься всласть. В чернике на каждую ягоду по комарику. Антоша, однако ж, притерпелся к лесным неудобствам. А на голубику перешли — совсем хорошо. Ягода крупная, и комаров почти нет. Набрали лукошко быстро.
— Давай по лесу побродим, каждый в свою сторону.
— Хорошо, — согласилась Даша, она поняла: Антоше одному хочется побыть, у неё тоже было своё дело в лесу.
Побежала к Трём камням. Может, медное колечко возвращать пора? Тихо под сводами бора. Птицы свистнут — и молчок, свистнут, свистнут — и опять молчок. Задумываются. Да и как не задуматься, птенцы ещё не крепки в полёте, а уж август на порог, там и сентябрь, и дальняя дорога за море…
Еле разыскала камни, кипреем укрыло. Стеной стоит малиновый кипрей, как стрелецкое войско.
Вдруг — шорох. Глянула Даша — на белом камне знакомая куница, а во рту у неё серебряное колечко.
— Милая, милая куница! Не дари мне своего кольца, — попросила Даша. — Колечко заслужить надо, а что я могу сделать хорошего? Вот заберут у нас Ивеня, мы поплачем, да и всё.
И услышала Даша шёлковый шёпот:
— Не упрямься, девочка. Бело кольцо — дар впрок. Его сила объявится зимой. Метель и вьюга станут подвластные тебе, а буря — нет. Все, кто шёрстку и перья меняет, придут к тебе и помогут, а медведь в берлоге — нет, и волчья стая — тоже нет.
— Но почему мне колечко? Почему не Антоше?
— Ты — хозяйка Златоборья.
— Какая же я хозяйка? Я — девочка!
— Хозяюшка! — прошелестел голос отдаляясь. — Хозяюшка!
Куница скользнула по Дашиным рукам и пропала, а в Дашиной ладони осталось тоненькое светящееся колечко.
Завернула Даша колечко в широкий лист подорожника и в кармашек спрятала. Пошла Антошу домой позвать. Вдруг слышит голоса, да такие грозные.
НЕБЕСНАЯ КОЛЕСНИЦА
Вдруг грянул гром. Даша, Антоша, Никудин Ниоткудович завертели головами, ища тучу, но небо было словно хрустальный шар.
— Гремит, — сказал Никудин Ниоткудович.
— Нигде ни единого облачка! — крикнула сверху Даша. — Мы успеем до грозы собрать стручки.
В это самое время со стороны Старорусского лесничества выехала из леса легковая машина, а за нею грузовик с надстроенными бортами.
Из легковой машины вышли судебный исполнитель, милиционер, Велимир Велимирович,
