– Царица Небесная, пощади! Не оставь!

Сошла с лавки, торопливо позвонила в колокольчик. Явилась Барбара Казановская.

– Пусть приготовят постель.

– Ваше величество, вы не поужинали.

– Не хочу… Пани Барбара, милая! Найдите мне такую колдунью, чтоб навеяла на нас, узников, и на все царство Русское сон длиною в столетие, пока на северном нашем небе планеты переменят место и станут счастливо.

Уже укрывшись одеялом, Марина Юрьевна спросила:

– Чем батюшка занят?

– Пан воевода в кругу ближайших. У дверей охрана. Окна пан воевода приказал завесить.

– Батюшка обожает тайны. У него, наверное, созрел план побега или же план – высватать мне старика Шуйского.

– У Шуйского есть невеста. Объявленная.

– Чем несбыточнее дело, тем у батюшки больше огня в очах. Ступайте, пани Барбара. Я попробую заснуть в моем несчастье и проснуться счастливой.

Фрейлина перекрестила царицу и бесшумно удалилась.

3

Марине Юрьевне хотелось поскорее нырнуть в свои грезы, да из головы не шел отец. Об отце она знала не все, но многое.

Вместе с братом Николаем он служил при дворе Сигизмунда Августа. В Польше о той службе двух мнений не было: братья прислуживали до омерзения. Молва настойчиво приписывала отцу и дяде кражу королевских сокровищ в Кнышине. Об этих временах в доме забыто. Зато не было, кажется, дня, когда б отец так или иначе не помянул о походе с королем Стефаном Баторием на Москву. За этот поход Мнишек получил в награду староства саноцкое и сокольское. Позже он был радомским воеводой, а в год ее рождения – самборским и еще через год – сандомирским.

…После московского ужаса отец из величавого стал суетливым. Никогда не говорит о дне 17 мая, но плачет и казнит себя за то, что не отправил королю и кредиторам деньги, которых было у него в Москве столько – хоть Краков купи.

О матушке, о ясновельможной пани Ядвиге вздохнула. Матушка почитала отца за выскочку, за безумца, за хвастуна, но любила без памяти. Нарожала своему герою поровну: пятерых сыновей, пятерых дочерей. Начала дочерью и кончила дочерью. И обеих любила ревнивой деспотичной любовью, не скрывая этой странности от других детей. Анна, старшая, была выдана за Петра Шишковского, войницкого каштеляна, младшая, Евфросинья, за Иордана Закличина, доброго шляхтича, но среди сильных мира сего человека даже не третьей статьи… Марина Юрьевна мерила людей по своей мерке. Ее братья, старшие Ян и Станислав и младший Франциск, учились в Италии, Николай и Сигизмунд в Париже, но она, не обласканная, плохо ученная, отданная отцом на заклание, – невеста беглого, сомнительного царевича, – стала для семьи талисманом и золотым ослом.

Матушка над своими италийскими парижанами порхала, как бабочка, рядилась во французское, почитая свой вкус за безупречный.

Марина Юрьевна не удержалась, просмаковала свою первую серьезную стычку с матушкой. Пани Ядвига давала бал по случаю как раз приезда из Парижа Николая и Сигизмунда. Не перед матерью, конечно, но и перед матерью тоже ей хотелось вызова. Втайне, на свои деньги она пошила платье из глубокого, будто малахит, китайского шелка. Пани Ядвига возвела к небу очи и руки.

– Ты как жук, Марина! К твоему ли беленькому личику болотная зелень? Ты же совершенно зеленая! Немедленно сними это и оденься в розовое. Ты – роза, а не лягушка.

– Матушка, – сказала Марина, чувствуя, как леденеют ступни, – мне пятнадцать! Что бы я ни надела – прекрасно, ибо мне пятнадцать! Я никогда не стану одеваться как все. Пусть все одеваются как я.

– У тебя тон и жесты королевы, доченька! – Пани Ядвига приласкала дочь, которая никогда не искала ее материнской близости: ждала, когда мать опомнится, и дождалась. – Сегодня будет на балу тот, русский.

– Царевич? – спросила Марина, и у нее перехватило дыхание.

– Всем очень хочется, чтобы он был царевичем. Особенно пану Мнишку.

Отца осенила мысль заплатить долги, черпнув полной мерой из казны Московского царства! За все пятнадцать лет управления самборским староством пан воевода ни гроша не дал в королевскую казну. Деньги шли на строительство и на украшение самборского дворца. Но Сигизмунду Вазе тоже были нужны деньги, и очень. Король потребовал с Самбора недоимки без всяких проволочек. Под тяжестью «экзекуции декрета» пан Мнишек продал имение, но двадцать восемь тысяч золотых погасили лишь четвертую часть долга.

Марина Юрьевна зажмурила глаза: зачем ей теперь перебирать это мелочное прошлое? Она желала и ждала от себя иных воспоминаний. Но что-то все мешало… Поднялась, задула лампаду. Стучало сердце. В окна сыпался, как снежная пыль с елок, – свет русской луны.

…Увидала себя в день свадьбы в алмазном венце. Водопад волос и вместо брызг бесценные бриллианты. Она нарочно распустила волосы – смотрите, глупые русские бабы, краснеющие, если из-под убруса выглянет колечко или прядь. Вот она где, ваша красота! Смотрите на свою царицу и будьте как она! Венцом же гордилась перед иноземными державами, перед Речью Посполитой. Венец стоил семьдесят тысяч золотых – ровно столько, сколько отец задолжал королю.

Марина Юрьевна чуть скосила глаза, она и тогда, в тот великий день, скосила глаза, чтоб посмотреть на шествие, которое все было за ее спиной, но, скосив глаза теперь, она увидела тесаное бревно с янтарными разводами вокруг сучков.

Перед глазами встало небо предпоследнего дня свадьбы и жизни… На небо ей показал Дмитрий. Тучи стояли горой, и посреди горы зияла черная пещера. К пещере двигался огромный гривастый лев. Потом появился великан. Великан вел верблюда. И все они сгинули в черном, как преисподняя, зеве. Туча скоро распалась, растаяла, но в небе явился город, такой явный, будто его нарисовал художник. С зубчатыми стенами, с башнями. Над городом клубился черный дым.

– Дарю тебе и это! – сказал Дмитрий.

Она вздрогнула, ей почудилось в словах кощунство.

– Что ты даришь мне?

– Небесный град. Сей образ Истамбула, который я положу к твоим ногам уже в нынешнем году.

Она хотела сказать ему: не надо трогать неба, – но не сказала. Она назначила на завтра, на 17 мая, маскарад и не хотела, чтобы государь, насторожась и взяв в голову ее слова, поубавил пыла и фантазии. Праздники с оглядкой рождают самую несносную скуку. Но когда люди изображают веселье, а сами цепенеют при каждом громком возгласе и неосторожном звоне шпор – страшно.

Марина Юрьевна сбросила с себя одеяло. Жарко, душно, все мысли не о том! Надо вспоминать по порядку. Каждый взгляд, каждую вещь, все слова, все прикосновения, вкус блюд, цвет неба, запах воздуха…

– Подарки! – пришло ей в голову. – Надо начать с подарков.

4

22 ноября 1605 года. Краков, королевский замок в Вавеле. Обручение. Дмитрий прислал ей подарки, и она – боже мой, несносная гордыня юницы и шляхтянки – ведь как следует не посмотрела царское подношение во славу ее красоты и благородства. Она, глупая, удушала в себе радость, чтобы не уронить достоинства. А

Вы читаете Смута
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату