тюрьма. Те, что попадали сюда по второму разу, сидели подолгу и обязательно получали кнута.

– В какую, государь, пойдем? – спросил Семен Лукьянович.

– Так чего ж в какую? – удивился Васька Босой. – Сегодня святая Катерина. В женскую пойдем.

Возле тына женской тюрьмы не было ни души. Стрешнев постучался в дверь притюремка. В ответ по-кошачьи всплакнула вьюга. Снег уже летел и снизу вверх и сверху вниз, да с каждым мгновением все резвей. И вдруг небо обвалилось – белая стена встала между землей и небом.

Семен Лукьянович в сердцах заколотил в дверь посошком. И за дверьми что-то наконец заворочалось, зыкнул дурной спросонья голос задвижки, и засовы засипели, заскрежетали, да с такой поспешностью, что Семен Лукьянович отступил от дверей, опасливо прикрывая царя: этак со сна, осердясь, саданут по башке…

– Какого лешего? – Дверь приоткрылась, и мимо ойкнувшего Семена Лукьяновича просвистело здоровенное полено.

– Государь-царь, державный свет! – задохнулся от гнева и ужаса Семен Лукьянович: вон как тайно-то ходить! Пошли бы со стрельцами, а то одни.

Дверь заскрипела, распахиваясь шире, и в черном проеме показался свет и огромное, на полдвери, лицо.

– Батюшка государь! Ахти мне, бабе глупой! А снег-то какой!

В притюремнике горела печь. Стряхивая снег с одежды и с обуви, все трое вошли в башенку. Тюремная баба смиренно опустилась на колени.

– Смилуйся, государь-батюшка! Одна на карауле, стрельцы по домам, видно, разбрелись.

Баба была огромная – плечами, животом, лицом.

– Четвертовать тебя мало! – тоненько, как жеребенок, закричал Семен Лукьянович.

– Виновата! – простонала сторожиха. – Ведь лезут, как мухи на мед! Из начальства иной раз лезут. Сиделки-то у нас… всякие.

Алексей Михайлович вспыхнул и, чтоб не заметили его краски, сильно потер ладонями щеки словно бы от мороза.

– Не шуми, Семен Лукьянович, – попросил кравчего. – Она ведь не знала, что мы идем с милостыней.

– Вестимо, не знала! – возрадовалась баба.

– Я милостыню пришел раздать, – объяснил тюремщице государь. – Сегодня день святых мучениц Екатерины, Василисы и преподобной Мастридии-девицы.

– Отец наш родной, о всех помнишь! Пошли Господи тебе, царь-государь, жену хорошую, деток здоровеньких.

– Болтлива ты больно. Показывай сиделок! – стукнул посошком об пол Семен Лукьянович.

– Дверь-то запру! – сказала баба, вздымаясь с колен и запирая задвижки на двери. – Сиделок-то будить?

– Не надо, – переходя на шепот, сказал Алексей Михайлович. – И смотри не говори никому, что я приходил.

– Да это я знаю. Милостыня Господу угодней, когда втайне подана.

В огромной комнате на топчанах спали женщины. Царь бесшумно шел между топчанами и на каждый занятый клал по два-три алтына.

– Иди сюда, милок! – Пухлая рука потянулась к Алексею Михайловичу. – Погрею.

– Ужо я тебе, Агашка! – страшным шепотом проскрежетала тюремная баба, и Алексей Михайлович со стучащим в висках сердцем просыпал денежки на пол, дошел-таки до последнего топчана и прилетел к дверям, где его ждали.

– Сатанинское племя! – фыркнул Василий Босой, встряхивал своими цепями.

– Всех, что ли, оделили? – спросил нетерпеливо Семен Лукьянович у бабы.

– Есть тут у нас еще одна… Ключ я только позабыла взять. Она у нас на запоре. Сходить мне за ключом?

– Ни к чему, нам возвращаться пора!

– Семен Лукьянович, миленький, потерпи! – попросил Алексей Михайлович.

– Так я пойду тогда, за ключом-то, – решила баба.

– Мы подождем тебя, – часто закивал головой государь.

Их встретили огромные вспугнутые глаза.

Свет факела в руках бабы-тюремщицы высветил прекрасные обнаженные плечи, распущенные светлые блестящие волосы, тугую грудь и чмокающего губами младенца.

Женщина подалась вперед, прикрывая телом свое дитя.

Щеки у Алексея Михайловича снова запламенели. Он глядел на обнаженную грудь и не мог отвести глаз. Стоял, смотрел и не знал, как ему быть.

– Милостыню тебе государь принес! – нашелся Стрешнев.

Алексей Михайлович вздрогнул, опустил глаза, достал ефимок и боком, отворачиваясь, подошел к женщине. Чтоб не подумали, что он бросает деньги, Алексей Михайлович нагнулся и, кладя ефимок на постель, опять увидал грудь и темный, как вызревшая ягодка-ежевика, сосок, от которого отлепился, почуявши неладное, ребенок.

Женщина замотала головой, зарыдала. И Алексей Михайлович попятился.

– Ей деньги теперь не нужны, – сказала баба-тюремщица, запирая дверь на замок. – Разве панихиду заказать? Не сегодня завтра закопают по шею.

– Она, – ужаснулся Алексей Михайлович, – убийца?

– Мужа прибила… Бесприданницей взял, за красоту. Говорит, измывался. Не верил, что его дите. Стар он был. Любовалась она своим ребеночком, а он вырвал его из рук да в бадью и кинул. Она дите выхватила и мужу по голове, что под руку попало, а попал мужнин костыль с железом… Ее давно бы закопали, ждали, когда дите от матери отнять можно будет.

Молча и быстро шли по тюремной избе, потом через двор, а в притюремнике Алексей Михайлович сказал:

– Пусть ее отпустят! Сегодня же пусть отпустят! Вот и пригодится ей моя милостыня.

Баба-тюремщица ухнула на пол и поцеловала царев сапожок.

Васька Босой заплясал, запел и всю обратную дорогу бегал вокруг Алексея Михайловича и Стрешнева большими кругами – так бегает выпущенная на волю насидевшаяся на цепи собака. Семен Лукьянович шел улыбаясь: «Как государь на грудь-то бабью воззрился. Эк как воззрился! Ведь женить пора!» И, не в силах унять свои веселые мысли, вспомнил вслух:

– Господи! Ведь на все Божий промысел. В народе-то нынешний день как прозывается?

– Как? – спросил государь.

– Катерина-женодавица! – И радостно засмеялся.

Перед глазами Алексея Михайловича встали белые плечи, спелая ежевика. Он покраснел, но ни полсловечка против не сказал.

3

Семен Лукьянович просиял на целую неделю. Хлопотал, летал, нашептывал. Все по секрету, по страшному секрету, но каждому, у кого дочь на выданье.

Через неделю собралась Дума решить наиважнейшее государево дело: объявить всей русской земле, что великий государь желает жениться…

Как земля без дождя, сер, в морщинах-трещинах, безмолвен сидел на этой радостной Думе Борис Иванович Морозов: обошли его Стрешневы. Последним узнал о желании государя.

То польский посол приехал, то бунты посылал усмирять – соляная пошлина всей России

Вы читаете Тишайший
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату