дурного.
Борис Иванович по-отцовски, чтоб Раф это видел, благословил своего воспитанника, подошел к саням. Всеволожский, высокий, узколицый, с собачьими, пылающими изнутри глазами, поклонился почтительно Борису Ивановичу, но глаз не опустил.
– За рыжими шубами? – спросил его Морозов.
– Люблю погонять. Особенно огневку. Так и летит по снегу-то! – настороженно, но уже дружески заулыбался Раф.
– То-то мне говорят: Москва ноне порыжела! – улыбнулся широко и ласково Морозов.
У Рафа мочки ушей набухли фиолетовой кровью.
– Черно-бурых лис ни под Москвой, ни в Касимове у нас не водится, – сказал тихо, с достоинством.
– С богом! Ни пуха ни пера! – весело махнул рукой Борис Иванович сановным охотникам.
– Моисей! – позвал Морозов, воротясь в свою комнату. – Моисей, мне нужна твоя наука.
– О господин мой! Я провожу дни мои в усердных трудах, и каждое твое поместье дает теперь двукратный доход. Я хочу забыть о старом…
– Мне нужна твоя наука, Моисей.
– Повинуюсь, господин! – Управляющий поклонился. – Возьми, господин, меня за руку.
Моисей засучил рукав кафтана и подал боярину голубоватую свою руку, – видно, никакие харчи не могли избавить чародея от худобы. Морозов взял большой белой рукой холодное запястье и как бы притаился.
– Думай! – приказал Моисей; на висках его набухли жилы. – Думай. – Струйки пота поползли по его длинному лбу. – Позволь мне удалиться, боярин, к себе. Я принесу тебе ответ.
– Ступай. Да скажи, сколько ждать тебя?
– Не больше получаса, господин.
Через полчаса Моисей вошел в комнату боярина.
– Ну, чего? – спросил Морозов.
– Тебе поможет женщина. Тебя возвысит женщина, но все здание, тобою возведенное, разрушит женщина.
– Разрушит, говоришь?
– До основания, господин.
– Но сначала поможет?
– Поможет, господин.
– Ну и ладно, коли поможет. Разрушит-то не теперь же?
– Нет, господин. Не теперь.
– А мне «теперь» дорого. Ступай, Моисей, занимайся своими делами. Я на тебя не нарадуюсь.
Моисей откланялся.
– Погоди! Поди сюда.
Моисей вернулся.
– Встань на колени, больно длинный, у меня силы нет в ногах.
Моисей покорно опустился на колени. Борис Иванович высвободил плечи из-под собольей своей шубы, набросил шубу на Моисея.
– Носи!
– О господин! – Моисей коснулся лбом вельможной ноги. Поднялся, пошел, держа шубу перед собой на вытянутых руках.
Вышел и тотчас вернулся.
– Господин, в немецкой слободе беспорядки. Большая драка, господин.
– Плещеев, что ли, пожаловал?
– Плещеев.
– Позови.
Леонтий Стефанович Плещеев, маленький, улыбчатый, остановился у порожка.
– Проходи, Леонтий Стефанович! – пригласил Морозов. – Чего там приключилось?
– Да подрались.
– Кто же подрался?
– Посадские с немцами.
– Ну, расскажи.
– Андрей Всеволожский, родной брат царской невесты, в кабаке «Под пушками» кричал, что он, Андрейка, избавит русских купцов от немецкой напасти.
– Кто же это его надоумил купцов защищать? Кто у него за столом сидел?
– Разные люди сидели. Да и я, грешный, тоже с ним сидел, – потупил скромные глаза Леонтий Стефанович.
– А драка как же приключилась?
– Сначала Андрейка грозился купчишек немцев избавить, как сестра обвенчается, а потом переменился. «Я, – говорит, – тотчас вас избавлю от немцев. Пошли на слободу стеной!» И пошли.
– Не зашибли Андрея Федоровича? – спросил Морозов.
– Зашибить не зашибли, но побить побили. Большая драка случилась. Сотен шесть было немцев.
– Шесть сотен! – вскочил Морозов со скамьи.
– Да ведь и посадских с купчишками было сотен никак семь, а то и все восемь.
– Стрельцов послали – унимать? – быстро спросил Морозов.
– Без стрельцов обошлось. Немцы так славно дрались, что пришлись нашим по сердцу. Купцы на мировую дюжину бочек выкатили и с пивом, и с медом.
– Слава тебе господи! – перекрестился на икону Борис Иванович. – Ох уж мне эти царские родичи! Ты чего, Леонтий Стефанович?
А Леонтий Стефанович грохнулся на колени и тыкался лбом в пол.
– Жена, благодетель мой, Борис Иванович, вконец меня загрызла. Все, говорит, на службе, а ты один не при деле.
– Встань, Леонтий Стефанович. Службу ты получишь у меня самую доходную. Потерпи!
– Я потерплю, Борис Иванович!
– Потерпи! Ты мне такой ныне дороже. А теперь пойди к Моисею, получи малое. Большое сам возьмешь. Дай бог, чтоб все было так, как мне задумалось.
– Позволь, Борис Иванович, к ручке.
– Целуй.
После вечерни Стефан Вонифатьевич беседовал со своим духовным сыном. Говорил о земном и о небесном предназначении брака, о легкомыслии жен и очень долго о безобразиях Андрея Всеволожского, который одной крови с Евфимией Федоровной.
Когда-то отец Стефана Вонифатьевича скосил у Всеволожских заливной луг, а Раф застал его, отобрал и сено, и лошадей и пустил пешим.
Алексей Михайлович про то знать не мог. Он внимал духовнику; строя умное лицо, а сам украдкой поглядывал наверх, на балкончик, с которого царевны слушали службы. И наконец увидал: из-за занавеса махнули белым платком. Государь тотчас с чрезмерной нежностью, но
