не в пожаре, а от землетрясения около 1350 года до н. э.
Троей же Гомера американские ученые объявили город, который построили на руинах разрушенного и который действительно сгорел. И тут случилось невероятное, чему способствовал пришедший в Германии к власти фашизм и подъем национального духа. Если пятьдесят лет назад в ученом мире считалось чуть ли не признаком хорошего тона пройтись, как катком, статейкой по 'великому археологу' Шлиману,[29] то теперь самые мудрые головы Германии стали склоняться на его сторону и готовы были признать гомеровской ту Трою, которую раскопал Шлиман. Поскольку материала было много и культурные слои на Гиссарлыке сильно перемешаны людьми и временем, немцам почти удалось найти веские контраргументы в защиту того человека, плюнуть в которого двумя годами раньше они считали своим научным долгом. Начавшаяся Вторая мировая остановила их, поэтому до сегодняшнего дня считается, что Трою Гомера нашел Бледжен, а Шлиман и Дёрпфельд прошли мимо.
После того как Троя на рубеже XIII–XIII веков до н. э. была разрушена сильным пожаром, она не восстанавливалась. Через какое-то время на ее месте возникло новое поселение. Это был совершенно другой народ, пришедший из Подунавья и характеризующийся особой цветной керамикой.
Потом Троя долгое время оставалась скромным городком в пяти километрах от побережья. Она ничем не выделялась среди десятка других, разбросанных вокруг, за исключением того, что продолжала почитаться как священная всеми средиземноморскими народами. Город пережил бурную юность, героическую зрелость и теперь тихо доживал свой срок на пенсии. Он походил на старика, который грелся на завалинке и поглядывал на суда, плывущие в Геллеспонт. Иногда на его глазах навертывались слезы: прохожие просили поведать историю его жизни. И в этот момент старик преображался и словно всплывал из небытия.
В 480 году до н. э. сюда по пути в Грецию пришел во главе самого большого по тем временам войска персидский царь Ксеркс. Следующие слова Геродота свидетельствуют о том, что руины Трои были на поверхности:
'Затем Ксеркс прибыл к реке Скамандру (это была первая река с тех пор, как выступили из Сард, которая иссякла и в ней не хватило воды, чтобы напоить войско и скот). И вот, когда царь прибыл к этой реке, он, желая осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и выслушав, все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине Илионской тысячу быков. Маги же совершили героям жертвенное возлияние'.
Через сто пятьдесят лет, когда греки и македонцы решили наказать персов за нашествие Ксеркса, в Трое объявился Александр Македонский. Он принес в дар Приаму свое оружие (найти бы его!) и умолял его дух больше не гневаться на Неоптолема,[30] от которого вел свой род Александр. Потом он положил на землю венок и дал клятву построить на этом месте такой же великий город. Клятвы свои ему не суждено было исполнить. Запутавшись в тонких восточных делах, Александр Македонский предался беспробудному загулу, от которого и умер, бросив созданную им империю на произвол судьбы. Но один из его полководцев, Лисимах, дабы его царь не вошел в историю клятвопреступником, возвел вокруг Трои стены длиной сорок стадиев (более 7 километров).
Гай Юлий Цезарь и его племянник Август Октавиан вели свой род от Юла, сына Энея, поэтому отношение их к Трое можно назвать благоговейным. Оба собирались сюда на поклон предкам, да так и не собрались. Но троянцам даровали все земли, расположенные вокруг, и они были освобождены от всех государственных повинностей. В это время Троя называлась Новым Илионом.
Последним тут «отметился» римский император Каракалла, которого по количеству совершенных им чудовищных преступлений смело можно поставить в один ряд с Калигулой и Нероном. Прибыв к Трое, Каракалла возомнил себя Ахиллом и решил повторить погребальные игры, устроенные Ахиллом в честь Патрокла. Все должно было быть натурально, а для этого требовалось кого-нибудь убить. Каракалла приказал отравить своего друга Феста.
Впрочем, и Каракалла оказался не последним. Эта «честь» выпала Константину Великому. Он приехал сюда, когда выбирал место для своей будущей столицы. Но вид заболоченного Скамандра и оглашающих непрерывным кваканьем мириадов лягушек подвигнул его остановиться на Византие.
В VI веке на холме Гиссарлык опустели последние хибары. После долгой агонии больная скончалась. Больше всего ей подошла бы такая эпитафия:
'Здесь лежит женщина, которая прославилась тем, что рожала великих мужей от поэта'.
Под грудами битого кирпича
Говорят, Семирамида, царица Вавилонская, охотно дарила мужчинам свою благосклонность. 'Вавилонской блудницей' прозвали в веках именно ее. Такое неудивительно слышать о властительнице города, где главным религиозным актом было совокупление верховного бога — покровителя Вавилона Мардука-Бела со жрицей из местных женщин в его собственном храме Эсагила (Э-Сагила, 'Дом поднятия головы') наверху храмовой башни Эте-менанки ('Дом основания небес и земли'), известной народам как Вавилонская башня. Обряд совершал, замещая Мардука, главный жрец Вавилонии — царь.
В день весеннего равноденствия, вычисленный астрономами-жрецами с вершины Этеменанки, то есть на вавилонский Новый год, и происходил обряд 'священного брака' — как кульминация 9—12-дневного празднества. Ритуал его был расписан до мельчайших подробностей.
'Второго нисана, за два часа до окончания ночи, встает жрец-шешгаллу и моется речной водой. Он становится перед Белом и обращается к нему с молитвой. Эта молитва — тайна Эсагилы. Кроме жреца- шешгаллу из Экуа, пусть Бел никому не показывается!'
Статуя Мардука, сидящего на троне, была из чистого золота. Перед ним стояли большой золотой стол и стул. На все вместе пошло 800 талантов (24 тонны) золота. Около храма были два золотых жертвенника — большой и малый, для мелкого скота, животных, сосущих материнское молоко.
Помещение (капелла) Мардука имело мраморные стены, украшенные золотом и лазуритом.
Еще одна золотая статуя Мардука-Бела высотой 6 метров стояла в пределах Эсагилы под открытым небом, символизируя Вавилон.
По ритуалу совершались жертвоприношения, сопровождаемые музыкой и пением храмовых певцов. Вообще за все дни праздника сжигалось воскурений (ладана) 1000 талантов (30 тонн). Златокузнецу и резчику-столяру приказывалось изготовить несколько деревянных статуй, изображений, оставшихся неизвестными. Для этой цели из сокровищницы выдавали душистую древесину кедра и тамариска, золото и драгоценные камни. На шестой день, после прибытия в храм Мардука «гостя» — бога Нэбо из соседнего с Вавилоном города-храма Борсиппы, таинственные статуи обезглавливались 'носителями мечей'.
