Пока пою, пока дышу, любви меняю кольца,Я на груди своей ношу три звонких колокольца.Они ведут меня вперед и ведают дорожку.Сработал их под Новый Год знакомый мастер Прошка.Пока дышу, пока пою и пачкаю бумагуЯ слышу звон. На том стою. А там глядишь — и лягу.Бог даст — на том и лягу.К чему клоню? Да так, пустяк. Вошел и вышел случай.Я был в Сибири. Был в гостях. В одной веселой куче.Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними!А он… Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими.А он мне — пей! — и жег вином, — кури! — и мы курили.Потом на языке одном о разном говорили.И он сказал: — Держу пари — похожи наши лица.Но все же, что ни говори, я — здесь, а ты — в столице.Он говорил, трещал по шву: мол, скучно жить в Сибири.Вот в Ленинград или в Москву…Он показал бы большинствуИ в том и в этом мире.— А здесь чего? Здесь только пьют. Мечи для них бисеры.Здесь даже бабы не дают.Сплошной духовный неуют.И все, как кошки, серы.— Здесь нет седла, один хомут.Поговорить-то не с кем.Ты зря приехал. Не поймут,Не то, что там — на Невском.— Ну как тут станешь знаменит? —Шептал он сквозь отрыжку.— Да что там у тебя звенит?Какая мелочишка?Пока я все это терпел и не спускал ни слова,Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.Я встал и песне подвязал оборванные крылья.И спел свою, сказав себе: — Держись! — играя кулаками,А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками.Хвалил он: — Ловко врезал ты по ихней красной дате.И начал вкручивать болты про то, что я — предатель.Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел.Мне было стыдно, что я пел, за то, что он так понял.Что смог дорисовать рога, что смог дорисовать рогаОн на моей иконе.— Как трудно нам — тебе и мне — шептал он, — жить в такой стране.И при социализме.Он истину топил в говне.За клизмой ставил клизму.Тяжелым запахом дыша,Меня кусала злая вша.Чужая тыловая вша.Стучало сердце. Звон в ушах.— Да что там у тебя звенит?И я сказал: — Душа звенит. Обычная душа.— Ну ты даешь! Чем ей звенеть? Ведь там одна утроба.С тобой тут сам звенеть начнешь.И я сказал: — Попробуй!