силу слов из «Космополита», вложенных в уста ртути: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит мне пищей, и в нем моя жизнь». Другой алхимик говорит о том же, хотя и не столь образно: «Огонь — действующее начало в сердцевине всех вещей». Как легко находится смысл подобных выражений! В сущности, высказывание о том, что субстанция имеет недра, сердцевину, почти такая же метафора, как и утверждение, что она имеет чрево. Говорить в таком случае о некоем качестве и о некой тенденции — все равно что говорить об аппетите. Если далее, вслед за алхимиком, заявить, что эти недра представляют собой очаг и в нем теплится огонь — неразрушимое начало, то это будет означать всего лишь совмещение метафор, ориентированных на достоверность пищеварительных ощущений. Только ценой упорных усилий будет достигнута объективность, позволяющая отделить теплоту от субстанций, где она проявляется, представить ее как чисто преходящее качество, как энергию, которая ни в коем случае не может быть латентной, скрытой.
Интериоризация огня не только возвеличивает его достоинства, но и создает почву для самых явных противоречий. На наш взгляд, это доказывает, что предметом обсуждения являются не объективные свойства, а психологические качества. Возможно, человек — это первый природный объект, в котором природа спорит сама с собой. Здесь же, кстати, объяснение тому, что деятельность человека изменяет облик планеты. Но в этой небольшой монографии мы будем рассматривать только противоречия и мистификации огня. Интериоризация подводит нас к разговору о негорючем огне. После опыта длительной обработки серы Иоахим Польман пишет: «Как прежде эта сера проявляла свое естество в виде жгучего огня и ослепительного света, так теперь внешнее превратилось во внутреннее и негорючее и сера стала огнем, горящим не снаружи, а внутри, и как прежде она сжигала все горючее, так теперь она сжигает своей силой незримые болезни; и как до варки сера блестела снаружи, так теперь она ослепительна лишь для недугов, или духов тьмы, которые суть не что иное, как духи, или атрибуты, мрачного ложа смерти… огнем же эти духи тьмы преображаются в духов благих, какими они и были, когда человек пребывал в добром здравии». Читая подобные тексты, надо спросить себя, в каком отношении они ясны, в каком — темны. Что касается текста Польмана, он явно темен в объективном плане: научный разум, сведущий в химии и медицине, окажется в затруднении при попытке определить описываемые опыты. Напротив, с субъективной стороны текст прояснится, если мы постараемся извлечь из него надлежащий психоаналитический материал и, в частности, выделим здесь комплекс чувства обладания и комплекс ощущений внутреннего огня. Итак, это доказывает, что при отсутствии объективной связности в тексте наличествует связность субъективная. Такое определение субъективной или объективной направленности прояснения текста мы рассматриваем как первичный диагноз в психоанализе познания. Если в некоем знании сумма личных убеждений превосходит сумму знаний, которые можно сформулировать, преподать, доказать, то психоанализ необходим. Психология ученого должна приближаться к безусловной психологической норме, он обязан отказаться от личностного характера своего знания и, соответственно, должен прилагать усилия к социализации своих убеждений.
8
Об овеществлении тепловых физиологических впечатлений в донаучном знании убедительнее всего свидетельствует то, что внутреннее тепло давало ориентиры для определения разновидностей тепла, которые не рискнул бы дифференцировать ни один современный экспериментатор. Иными словами, человеческое тело наводит на мысль о точках огня, которым Мастера-алхимики пытаются придать реальный характер. «Философы, — говорит один из них, различают [тепло] в соответствии с неоднородностью животного тепла и подразделяют его на три или четыре вида: пищеварительное тепло, подобное теплу желудка; порождающее, подобное теплу матки; коагулирующее, схожее с теплом спермы, и лактифицирующее, подобное теплу грудных желез… Желудочное [тепло] является разлагающе-ассимилирующим в желудке, пищеварительно-генерирующим в матке, уплотняюще-переваривающим в почках, печени, грудных железах и прочем». Таким образом, ощущения внутреннем тепла во множестве субъективных нюансов непосредственно переводятся на язык науки прилагательных, что и происходит обычно в науке, связанной путами субстанциализма и анимизма.
Аналогия с человеческим телом господствует еще долгое время, даже когда научный разум уже достаточно развит. При создании первых термометров и выборе исходной точки для их градуирования за таковую прежде всего предлагалось принять температуру человеческом тела. Очевидно, кстати, что в современной медицине, где температура тела определяется путем ее сравнения с физическими явлениями, произошла переориентация на объективность. Популярная наука, даже осуществляя достаточно точные опыты, следует противоположной логике.
9
Однако еще более симптоматичным представляется «это благословенное тепло, поддерживающее в нас жизнь» (согласно выражению одного врача конца XVIII века), когда оно рассматривается вне какой-либо локализации, как нерасчлененность или как синтез, как глобальное воплощение жизни. Сокровенная жизнь — не что иное, как неопределенное тепло. Именно это витальное тепло лежит в основе понятия спрятанного, невидимого огня, огня без пламени.
Тут открывается неограниченный простор для фантазии ученых. Поскольку огненное начало уже отделено от зримого качества, огонь уже не отождествляется с желтым пламенем и рдеющим углем; поскольку огонь стал невидимым, он может наделяться самыми разнообразными свойствами, получать самые разные определения. Возьмите азотную кислоту — она сжигает бронзу и железо. Скрытый в ней огонь, огонь без тепла, сжигая металл, не оставляет следов, совсем как ловкий преступник. И вот это простое, но незримое действие, вызывающее грезы бессознательного, обрастает эпитетами, согласно закону бессознательного: чем меньше знаний, тем больше определений. Тревизан, характеризуя скрытый огонь азотной кислоты, называет его «тонким, легким, переваривающим, непрерывным, окружающим, воздушным, ясным и чистым, замкнутым, не текучим, разрушительным, проникающим и живым». Совершенно ясно, что эти прилагательные не определяют объект, а описывают некое чувство, по всей вероятности потребность разрушения.
Обжигающая жидкость приводит человеческий разум в изумление. Сколько раз я наблюдал удивление моих учеников при виде пробки, кальцинированной соляной кислотой. Несмотря на все предостережения — или, рассуждая психоаналитически, именно вследствие предостережений, — лабораторные халаты юных экспериментаторов больше всего страдают из-за кислот. Мысль выступает как множитель силы кислоты. С точки зрения психоанализа, воля к разрушению — это коэффициент умножения общепризнанной разрушительной способности кислоты. В самом деле, когда сила становится предметом мысли, это равнозначно не только ее применению, но и, главное, злоупотреблению этой силой. Если бы не воля к злоупотреблению, не было бы таким ясным сознание силы. Анонимный итальянский автор конца XVII века восхищается глубинной тепловыделяющей способностью «азотных кислот и
