Женщина и социализм

новом обществе. Кризисы вытекают из того обстоятельства, что капиталистическое производство, в погоне за прибылью без учета действительных потребностей, создает переполнение рынка товарами, перепроизводство. Самый характер продуктов при капиталистической системе, как товаров, обменять которые стремятся их владельцы, ставит сбыт этих товаров в зависимость от покупательной способности потребителей. Но покупательная способность у громадного большинства населения, получающего за свой труд очень низкую плату или вовсе не находящего работы, если наниматель не может выжать из него прибавочную стоимость, крайне ограниченна. Покупательная способность и потребительная способность являются в буржуазном обществе двумя совершенно различными вещами. Многие миллионы нуждаются в новой одежде, в сапогах, мебели, белье, в съестных припасах и напитках, но у них нет денег и их потребности, то есть их потребительная способность, остаются неудовлетворенными. Товарный рынок переполнен, а масса голодает; она хочет работать, но нет никого, желающего купить ее труд, так как капиталист видит, что ничего нельзя при этом заработать. Умирай, пропадай, делайся бродягой, преступником — я, капиталист, не в состоянии ничего сделать, ибо не могу же я производить товары, которых я не в состоянии продать с соответствующей прибылью. И этот капиталист со своей точки зрения совершенно прав.

В новом обществе это противоречие будет устранено. Новое общество производит уже не «товары» для «купли» и «продажи», а предметы для удовлетворения жизненных потребностей, которые должны быть использованы, потреблены, так как это их единственное назначение. Потребительная способность имеет здесь свой предел не в покупательной способности отдельных лиц, как в буржуазном обществе, а в производительной способности всего общества. Раз имеются в наличии средства производства и рабочая сила, то всякая потребность может быть удовлетворена: потребительная способность общества находит свою границу только в полном удовлетворении потребителей.

Но раз в новом обществе нет «товаров», то в нем, конечно, не может быть и денег. Деньги кажутся противоположностью товара, но в действительности они сами — товар! Будучи сами товаром, деньги одновременно являются общественной формой эквивалента, мерилом стоимости всех остальных товаров. Новое общество производит, однако, не товары, а только предметы потребления, потребительные ценности, для создания которых требуется известное количество общественно-необходимого труда. Рабочее время, которое необходимо в среднем для изготовления какого-либо предмета, является единственным мерилом, которым измеряется его ценность для общественного потребления. Десять минут общественно- необходимого рабочего времени, заключающиеся в одном предмете, равняются десяти минутам того же времени в каком-либо другом предмете, ни более и ни менее. Общество не хочет «заработать», ему нужно лишь осуществить в среде своих членов обмен предметов одинакового качества и одинаковой потребительной ценности; да, собственно говоря, ему нет даже необходимости устанавливать потребительную ценность: оно производит то, в чем нуждается. Найдет, например, общество, что для изготовления всех необходимых продуктов нужен трехчасовой рабочий день, — оно его введет.[297] Если методы производства так улучшатся, что спрос можно будет покрыть уже двумя часами, тогда общество установит двухчасовой рабочий день. Если же общие интересы потребуют, наоборот, удовлетворения более высоких потребностей, чем те, которые могут быть осуществлены в два или три часа, то тогда будет введен более длительный рабочий день. Воля общества есть его царство небесное.

Сколько именно каждый отдельный продукт потребует общественного времени для своего изготовления, рассчитать легко.[298]

Соответственно измеряется отношение данной части рабочего времени ко всей его сумме. Какой-либо сертификат, печатный листок бумаги, кусок золота или жести свидетельствует об исполненной работе и дает владельцу его возможность обменять эти знаки на самые различные предметы потребления.[299] Если он найдет, что его потребности менее велики, чем его заработок, то тогда он работает соответственно меньшее количество времени. Захочется ему подарить неиспользованное — никто ему в этом не мешает; вздумается ему добровольно работать за другого, чтобы дать тому возможность предаться безделью, или он захочет делить с ним свою долю общественного продукта — никто не воспретит ему этого. Но никто не может принудить его работать на другого, никто не может удержать хотя бы часть того, что он заработал. Каждый может удовлетворять все свои исполнимые желания и потребности, но не за счет других. Он получает соответственно тому, что он доставляет обществу, ни более и ни менее, и живет свободным от всякой эксплуатации со стороны другого.

7. Равенство трудовых обязанностей для всех

«Но как быть с разницей между ленивыми и прилежными, между умными и глупцами?» Таков один из главных вопросов со стороны наших противников, и данный нами ответ приводит их в наибольшее замешательство. О том, например, что в нашей чиновнической иерархии нет такого подразделения на «ленивых» и «прилежных», «умных» и «глупцов» и что решающую роль в размере жалованья, а большей частью и в продвижении их по службе (за исключением случаев, когда для занятия высших постов требуется специальное образование) играет срок службы, — об этом не думает никто из этих хитроумных мудрецов. Учитель и профессор — из среды последних раздаются наиболее наивные вопросы — занимают должности и получают содержание несоответственно своим способностям. Всем известно, что во многих случаях повышение по службе в нашей военной, чиновнической и учебной иерархии зависит не от способностей, а от рождения, родственных и дружественных связей, женской благосклонности. Равным образом то, что богатство также несоответственно прилежанию и уму, доказывают как нельзя более убедительно избиратели первого класса прусской трехклассной избирательной системы: берлинские домовладельцы, булочники, мясники, которые зачастую не в состоянии отличить дательный падеж от винительного, а берлинская интеллигенция, люди науки, высшие чиновники империи и немецких земель избирают во втором или третьем классе. Различия между ленивыми и прилежными, дураками и умными в новом обществе не могут существовать, так как не будет существовать и того, что мы разумеем под этими понятиями. «Бездельником» слывет теперь в обществе лишь тот, кто, оставшись без работы, принужден бродяжничать и в конце концов становится действительным бродягой, или тот, кто, получив дурное воспитание, остался без присмотра. Но если кто-нибудь назовет богатого бездельника, убивающего свое время в кутежах, «тунеядцем», это считается оскорблением «достопочтенного» человека.

Как же обстоит дело в новом обществе? Все развиваются там при одинаковых жизненных условиях, и каждый берется лишь за то дело, которое соответствует его склонностям и способностям, в силу чего различия в исполненном труде каждого будут лишь незначительные.[300] Атмосфера общества, побуждающая каждого превзойти другого, способствует также сглаживанию различий. Если кто-либо найдет, что он не в состоянии в данной области делать того, что делают другие, тогда он возьмется за другую работу, соответствующую его силам и способностям. Тот, кто работает в какой-либо области вместе со многими другими, знает, что человек, оказавшийся на одной работе неспособным и непригодным, будучи переведен на