— Только в одном смысле. Однако вы можете вести себя как угодно, получать образование, какое хотите, и придерживаться любых взглядов.
— А что говорит об этом ваш сын?
— Он со мной согласен. А вы, в свою очередь, предоставите ему те же свободы.
— А каковы его убеждения, если они у него есть? — язвительно поинтересовалась она.
— Об этом вы сами его спросите, — пожал плечами герцог. — Думаю, у вас найдется немало тем для обсуждения долгими вечерами в кругу семьи, но подозреваю, что его убеждения ограничиваются способностью восхищаться красивыми женскими ножками, разбираться в марках вин и святой верой в то, что свобода дана аристократии затем, чтобы делать все, что взбредет в голову.
Это было краткое описание худшего типа светского повесы, который она всегда презирала.
— Вы хотите выдать меня замуж за чудовище!
— Вовсе нет. Я прочу вам в мужья самого знатного, самого красивого и самого обаятельного жениха Англии.
Бет закрыла лицо руками. Он, должно быть, считает, что его предложение обрадует ее. Разнузданный фат!
— Если вы испытываете ко мне хоть какое-то чувство, умоляю вас, оставьте меня в покое, — взмолилась она. — Я счастлива здесь.
— Мне искренне жаль, моя дорогая, — ласково произнес герцог. — Но у меня нет выбора. А счастье, как известно, состояние временное. Когда у вас родится ребенок, вы сможете жить отдельно от мужа. Он возражать не станет, я уверен.
От этого заявления Бет похолодела. Где же хваленый идеал брака Мэри Вулстонкрофт, который основывается на высоких моральных принципах, взаимном уважении и дружбе?
— И мне придется отдаться этому человеку и носить под сердцем его детей, — с горечью проговорила она.
— К несчастью, это именно так, — кивнул герцог. — Для достижения цели не существует иного способа. Должен заметить, однако, — не сочтите меня неделикатным, — что искушенность маркиза в этих делах, возможно, сделает для вас общение с ним не таким уж неприятным.
Искушенность? Бет поежилась. И это все, что можно положить на чашу весов в противовес порядочности и уважению? Бет чувствовала, как покраснели ее щеки, но больше не собиралась прятать глаза.
— У меня ведь нет выбора, не так ли? И вам не совестно так со мной поступать?
Он не ответил, хотя, похоже, ее слова смутили его.
— Интересно, что скажет обо всем этом тетя Эмма? — добавила она безнадежно.
— Я полагаю, вам следует притвориться, что вы согласны. Если вы расскажете ей о том, что мне пришлось оказать на вас давление, она будет вынуждена отказаться от вашей жертвы. Тогда я найду другое оружие, только и всего.
— Что я должна делать? — спросила Бет, смирившись с поражением, и поднялась с кресла. Ноги ее не слушались. Герцог тоже встал и принялся натягивать перчатки.
— Я пришлю сюда Ардена, и вы познакомитесь. Затем — таковым будет общественное мнение — он безумно влюбится в вас и увезет в свой дом. По прошествии короткого, требуемого приличиями времени вы поженитесь.
— Я должна буду жить в вашем доме? — Бет еще не успела оправиться от первого удара, как на нее обрушился еще один. — А что подумает ваша жена?
— Она будет рада, — ответил герцог. — Она очень скучает по своим дочерям. Мы все цивилизованные люди, и если станем доброжелательно относиться друг к другу, от этого никому не будет вреда.
— Вздор! — заявила Бет, гордо приподняв подбородок.
Перемена, происшедшая с мисс Армитидж в последующие несколько недель, никого не оставила равнодушным. Если раньше она слыла образцом терпения и самообладания, то теперь то и дело срывалась, покрикивала на учениц и часто появлялась в классе с покрасневшими от слез глазами.
Если бы не ежедневное ухудшение политической обстановки во Франции, тетя Эмма наверняка замучила бы Бет бесконечными вопросами и советами. Бет невольно подумала, что ей есть за что благодарить Корсиканца. И все же известие о том, что Наполеон снова в Париже, внушало ей глубокий страх. Он имел наглость предложить европейским странам подписать мирный договор, чтобы тем самым вынудить их признать его правителем Франции. Однако прежние времена прошли, и теперь европейские страны объединились против узурпатора.
Воодушевление Бет по этому поводу, однако, пропало без следа, когда однажды ее снова вызвали в гостиную посреди урока. Теперь она не сомневалась, что причина этого вызова связана с ее проблемами.
Как и прежде, весть о том, что мисс Армитидж просят пожаловать в Желтую гостиную, принесла Кларисса. Бет вытерла внезапно повлажневшие ладони о передник и повернулась к двери.
— Мисс Армитидж, могу я поговорить с вами? — услышала она голос Клариссы и остановилась.
— Не сейчас, дорогая, — ответила Бет и поспешно покинула класс.
Она не стала задерживаться у большого зеркала. В конце концов, она не красавица, и если предстанет сейчас перед маркизом Арденом в самом неблагоприятном виде, то, может быть, он сам от нее откажется. Он как-никак мужчина и дворянин, на него не может распространяться власть герцога так же, как и на нее.
С этими мыслями Бет смело вошла в гостиную.
На этот раз мисс Маллори отсутствовала, но зато здесь был мужчина. Маркиз Арден.
Бет почувствовала, что теряет самоуверенность, которая, казалось, утекает в пол сквозь подметки туфель. Маркиз вовсе не был похож на разнузданного щеголя. Напротив, обладал всем, что так пугало ее в мужчинах, — высоким ростом, физической силой и надменным взглядом. Она заметила, как при виде ее в его глазах промелькнуло отвращение, но он немедленно спрятал его под безупречной галантностью, и хотя она надеялась произвести на него именно такое впечатление, уверенности ей это не прибавило.
— Мисс Армитидж, — сдержанно поклонился он.
— Милорд маркиз. — Она присела в реверансе, изо всех сил стараясь не уступать ему в надменности.
Они с минуту молча разглядывали друг друга, и наконец Бет заговорила:
— Прошу вас садиться, милорд.
Для себя она выбрала стул как можно дальше от посетителя.
Выйти замуж за такого человека? Да это просто смешно. Бет с трудом сдержалась, чтобы не фыркнуть.
Всем своим обликом он напоминал греческих богов, это впечатление подчеркивали его длинные светлые локоны. Глаза цвета чистого, ярко-голубого летнего неба казались странными на мужском лице. Он был выше ее на целую голову и вдвое шире в плечах. Бет выросла в исключительно женском окружении и всегда страдала из-за своего маленького роста.
Люсьен недоумевал. Ну кто поверит в то, что он мог безумно влюбиться в такую замухрышку? Уродиной ее не назовешь — черты лица у нее правильные, и фигура, скрытая под унылым платьем и скромным передником, должно быть, недурна, — но в ней нет ничего
