дороге со скоростью шестьдесят — или все шестьдесят пять? — миль в час.
Ладно, не важно. Я же сказал, это была ошибка. Но дальше, за обедом, началось самое страшное. Она разразилась целым монологом по поводу того, что все эти новые теории и взгляды на семью по сути своей чисто фашистские, что правильно смотрел на все это один лишь Фрейд. И всякий раз, когда Моник пыталась вставить хотя бы словечко и сказать, что далеко не все эти семейные теории одинаковы, что она могла убедиться в этом на собственном опыте, что была в первом браке чересчур пассивна, мама накатывала на нее, как танк.
Ну, хорошо, а как обстоят дела между тобой и Моник? Это гораздо важнее. Мне кажется, Моник уже вполне взрослая и самостоятельная дама и вполне переживет этот обед с мамочкой.
Да нет, пап, у нас с ней все прекрасно, просто замечательно. И мы все еще собираемся пожениться на Рождество.
Что ж, хорошие новости. Поздравляю! Будь я на твоем месте, непременно позвонил бы маме и постарался быть с ней милым. Мне кажется, она сама страшно переживает, что встреча не удалась. Я пробуду в Венеции до конца недели. Так что у нее есть время поразмыслить обо всем спокойно. Да, и вот еще что. Как думаешь, успеешь разделаться со всей работой к началу июня? Хотел бы пригласить тебя на короткие каникулы в кругу семьи. Можно, конечно, провести пару недель и дома, но я бы предпочел уехать. Как смотришь на Венецию? Мне страшно здесь нравится, но, если ты против, могу и вернуться. Или где- нибудь в Умбрии? Или на юге Франции? Сейчас в этих краях самое лучшее время года!
Знаешь, пап, никак не получится. Слишком плотно занят до середины августа. Возможно, только тогда смогу выкроить недельку. И пожалуйста, не застревай там надолго, возвращайся. Проведем отпуск дома. Тогда у меня будет шанс повидаться кое с какими людьми из Йеля. У меня там дела в июне. А потом я обещал Моник и Линде свозить их в Канейдиан-Рокиз. И еще должен провести два летних семинара в колледже.
Вот так. До середины августа чуть меньше четырех месяцев. Если повезет, он будет к этому времени в относительно приличном состоянии.
III
Сэм тут же отбросил бы саму мысль о Рокиз, если б знал, что отец его умирает. Но это никак не укладывалось в голове даже у самого Мистлера. Он считал своим долгом избегать ситуаций, могущих поставить сына в неловкое положение. Возможно, надо было сказать Сэму все и сразу же. Quo modo[14]? Имеет ли право отец сказать тридцатишестилетнему сыну: Эй, послушай, вполне можешь поработать над своими бумагами к семинару в самолете или зале ожидания в аэропорте, или с утра пораньше, когда я еще сплю, а свою неисправимую подружку-хиппи и ее ребенка- цыганенка отвезти на озеро Виктория в следующем году, потому как я умираю. Мне необходимо, чтобы ты был рядом и отдал тем самым отцу последний долг. Мог ли он затем добавить — или такие мысли не следовало высказывать вслух, — как глубоко трогает отца, когда он видит, что спина сына становится все более сутулой, волосы редеют, а глаза, эти глаза, слезы в которых могли некогда повергнуть его в панику, смотрят так устало за стеклами очков? Что и понятно, ведь сын целыми днями читает. Неужели отцу до сих пор кажется — возможно, только ему, никому больше, — что он способен разглядеть за этими чертами прелестное светлое личико маленького сына?
Сэм никогда его не подведет. Но может захотеть убить двух зайцев сразу. Аргументируя следующим: Моник и Линда ни разу не бывали на востоке, не говоря уже о Европе. И может попросить отца, чтобы он пригласил и их. Блестящее решение, конструктивный выход из ситуации — и дружный семейный круг образуется моментально и сам собой, и будущее становится настоящим, и феникс возрождается из пепла! И если Сэм попросит его об этом, отступать некуда, отказать ему он просто не сможет, если учесть стремление Сэма угодить Моник и Линде.
Нет, он, Мистлер, вполне может и подождать. Пока не окажется на смертном одре и будет каждую секунду прислушиваться — не хлопнула ли входная дверь, не прилетел ли сын в Нью-Йорк — в надежде, что тот не опоздает. Желания человека подобны маятнику: качни его в любую сторону, и он тут же вернется и ударит тебя по зубам. Нет, проблему с Сэмом следует решать очень деликатно, и поспешность тут ни к чему. Мучимый этими невеселыми мыслями, Мистлер заполз под противное парчовое покрывало, зарылся лицом в подушки, растянулся на тонких идеально отглаженных простынях. Проглотил еще одну таблетку снотворного. И сон начал надвигаться на него продолговатой темной пеленой.
Он проснулся и никак не мог понять, сколько же сейчас времени. Не успел достать из чемодана будильник, а наручные часы подевались Бог знает куда, возможно, он оставил их в ванной, когда раздевался.
Господи, уже половина восьмого! Он распахнул ставни. Судя по интенсивности движения на Большом канале, сейчас вечер — возможно, того же дня, когда он прибыл. Он, конечно, мог проспать и всю ночь, но ведь не до вечера следующего дня, это было бы уж слишком. Пошарил в чемодане, нашел халат, накинул его и вышел в гостиную.
Она подняла на него глаза и улыбнулась. А вы хорошо поспали, я рада. Ну, как, вам теперь лучше?
Он заметил, что она значительно продвинулась в чтении книги.
Ну а вы как? Что-то вид у вас невеселый. Подавленный и усталый.
Нет. Но мне и правда немножко грустно. Книга очень печальная. «Анна Каренина».
О, я тоже в свое время плакат над ней. Когда Вронский ломает Фру-Фру шею да еще бьет несчастное животное сапогом. И когда Анна не может понять, что Каренин делает все, что в его силах, чтобы исправить положение, и упускает свой последний шанс.
Она снова улыбнулась и кивнула.
Хотите выпить? Может, бокал шампанского из мини-бара? У меня такая страшная жажда, выпью сперва просто воды. А потом оденусь, и если у вас нет каких-то других планов, идем обедать.
Ей тоже захотелось воды. И они молча пили «Сан-Пеллегрино».
Ну, а теперь самое время выпить по-настоящему. Вы как?
О, нет, ей вполне достаточно просто воды. Куда подевалось ее желание общаться с ним?
Ладно, тогда читайте своего Толстого. Я быстро.
Но быстро не получилось. Он тщательно побрился — кстати, не так уж сильно и зарос щетиной после изнурительного перелета и долгого дневного сна, могло быть значительно хуже, — а затем принял ванну. Да и фигура… тоже очень даже ничего. Нет, все это жалкий самообман, конечно, лицо старика, и тело тоже старческое. И кажется привлекательным только самому старику, когда он забывает, что знавал и лучшие времена. А за мускулатуру следует благодарить незабвенные времена, когда, еще учась в колледже, он занимался греблей, а также теннисом и плаванием. И еще он совсем не жирный. За это следует благодарить все сладости и масло, которые он не съел, все гарниры, от которых отказывался. Ну, держитесь, шоколад и тирамису, иду на вас! Он просто не успеет растолстеть, обзавестись брюшком и валиком жира вокруг талии, ибо его программа по похуданию, самая эффективная в мире, уже вступила в действие. Можно есть что угодно и сколько угодно — все равно останешься стройным. Успех гарантирован самим доктором Крэбом, в противном случае можете получить свои деньги назад. Интересно взглянуть на мистера Джулио за работой, когда тот будет ушивать его вещи. Или же привередливый мистер Мистлер предпочтет выглядеть тощей и длинной палкой, задрапированной в необъятные полотнища шевиота и твида? Просто пугало да и только — причем даже без клочка земли, на котором бы колосилась пшеница. Что ж, пусть мисс Лина попробует теперь оценить его эфемерное обаяние.
Ну, как, вы готовы, спросил он. Пройдемся пешком мимо площади Сан-Поло или предпочитаете vaporetto[15]? По времени примерно одинаково.
А вот и мой чемодан. Она хихикнула. Эти колесики. С ними так неудобно — особенно на мостиках и булыжных тротуарах. Лучше уж на лодке, хотя я очень люблю ходить пешком. Вы, наверное, считаете, это просто ужасно, если мы войдем в ресторан, таща за собой этот чемоданище? Но уж вас-то точно не примут
