Официальная «легенда о Черчилле» при каждом удобном случае противопоставляет его удивительную проницательность и политическое чутье иллюзиям и ослеплению «трусливого и пассивного» Рузвельта, как его называл первый номер британской дипломатии[358]. Об этом много спорили, тем более что Черчилль во «Второй мировой войне», написанной в самый разгар холодной войны, без конца подчеркивал зародившуюся у него сразу после победы над Гитлером тревогу за будущее, свое недоверие к Советам, свои тщетные попытки предупредить об опасности американцев...
Тем не менее по возвращении из Ялты премьер-министр постарался успокоить политиков с Уайтхолла — министров, депутатов и чиновников, хотя не исключено, что в первую очередь он хотел сохранить лицо и отвести от себя гнев соотечественников, обратив их внимание на другого подходящего «козла отпущения». Неудивительно, ведь в адрес премьер-министра со всех сторон сыпались горькие упреки в чрезмерной уступчивости по отношению к Советскому Союзу и в допущении неподобающего обращения с членами польского правительства, находившимися в эмиграции в Англии. К примеру, по словам одного министра, Черчилль будто бы утверждал, что покуда Сталин будет руководить Страной Советов, Великобритания и Советский Союз всегда смогут договориться. При этом премьер-министр якобы добавлял: «Бедняга Невилл Чемберлен полагал, что Гитлеру можно верить. Он ошибался. А вот я, как мне кажется, не ошибаюсь на счет Сталина»[359]. В отношении Советского Союза и довоенной политической ситуации Черчилль не без иронии отмечал, что все встало с ног на голову. «Милитаристы времен Мюнхенских соглашений, — сказал он как-то одному из своих друзей, — превратились в сторонников мирного урегулирования, а бывшие сторонники мирного урегулирования — в завзятых милитаристов»[360].
Другие факты, напротив, наводят на мысль о том, что Черчилль всегда был готов к интриге. Так, малоизвестный случай, произошедший в 1943 году, свидетельствовал о том, что Черчилль вовсе не исключал возможности нападения на Советский Союз, как только отпадут всякие сомнения в победе над Гитлером. Впрочем, сам премьер-министр не смог бы ни назвать точной даты, когда это произойдет, ни сказать с уверенностью, доживет ли он до этого дня[361]. А вот другой факт, красноречиво свидетельствующий о преждевременных опасениях старого противника большевизма: в августе 1944 года он распространил среди членов военного совета доклад антикоммуниста Рональда Мэттьюса, яростно критиковал советскую реальность, прикрытую маской благополучия. Мэттьюс был знаком с жизнью в Советском Союзе, поскольку два года проработал корреспондентом в московском бюро «Дейли Геральд». В своем докладе он сурово осуждал британские власти за пассивность и приводил высказывание британского военного атташе, возмущенного тем, что его соотечественники «пресмыкаются перед русскими до такой степени, что сами оказываются в грязи по самую макушку»[362] . Однако Сталин не оставался у Черчилля в долгу. Югославский коммунист Джилас поведал миру об ответном выпаде главы Советского государства. По словам Джиласа, в 1944 году Сталин сказал ему, что вовсе не заблуждается на счет англичан, всегда готовых надуть своих союзников. «Черчилль относится к такому типу людей, — пошутил при этом вождь народов, — которые, стоит Вам зазеваться, тут же залезут к Вам в карман и стибрят копеечку»[363].
В конце концов совершенно очевидно, что всякий историк, оглядываясь назад и зная заранее о дальнейшем развитии событий, рискует сделать ошибочный вывод. Правда о событиях 1944—1945 годов скрыта под толстым слоем всевозможных версий и истолкований, авторы которых не всегда стремились выяснить истину, особенно во время холодной войны. Лидерам стран-союзниц стали приписывать и даже вменять в вину иллюзии, ошибки, безрассудства...
Тем не менее нельзя забывать о том, что союзники объединились и сражались бок о бок во имя одной цели — победы над Гитлером. Если бы Германия одержала верх, разбирать их ошибки было бы уже поздно. Более того, если бы Великобритания и Соединенные Штаты, разрабатывая свою антигитлеровскую стратегию, преследовали лишь одну цель — помешать Советскому Союзу и коммунизму завоевать авторитет в мире, они бы не справились с рейхом и, как следствие, не одержали бы победу. Выбор, стоявший перед Черчиллем, равно как и перед Рузвельтом, был очевиден: любой ценой сохранить Великий альянс, единый, могучий, способный победить или все потерять в погоне за политическими выгодами, которыми им в случае победы Гитлера и воспользоваться-то не пришлось бы. Словом, первым и единственным безусловным требованием времени была победа — любой ценой.
Падение
В начале мая 1945 года мир праздновал долгожданную победу. Уже несколько недель подряд войска союзников маршировали по Германии. 4 мая маршал Монтгомери в своей штаб-квартире, размещенной посреди песчаных равнин Люнебурга, принял капитуляцию северо-западной немецкой армии. Уже 7 мая Уайтхолл заполонили толпы ликующих людей. Черчилль, оглушенный приветственными криками и рукоплесканиями, с трудом пробился сквозь людское море к зданию парламента. Народное ликование навеяло на него воспоминания о том, как 11 ноября 1918 года он появился на балконе Букингемского дворца в сопровождении самого короля и всей королевской семьи. Целых три дня освещенный праздничной иллюминацией Лондон пребывал в эйфории — изнуренные войной жители больше пяти лет ждали этого великого момента. В те дни вся Европа ликовала и радовалась победе. Однако война еще не была закончена, хотя кампания против Японии никогда не вызывала такого энтузиазма, как борьба с гитлеровской Германией. Несколько дней спустя во время большого приема на Даунинг стрит Черчилль со слезами на глазах поблагодарил всех присутствовавших, работавших вместе с ним на протяжении всей войны, приближая победу. «На ваших касках засияют лучи славы», — пообещал им премьер-министр[364].
Не успели стихнуть торжества по случаю победы, а Черчилль уже решил положить конец военной коалиции. Несколько раз посоветовавшись с лидерами лейбористской партии, 23 мая он подал в отставку, чтобы создать правительство переходного периода. Новый кабинет министров, в который вошли в основном консерваторы, должен был управлять страной до выборов в законодательное собрание, не проводившихся уже два года. Это правительство, просуществовавшее два месяца, окрестили «правительством-сиделкой» (
Цель Черчилля была проста: он пришел к власти в 1940 году без поддержки парламентского большинства и депутатского мандата и поэтому теперь хотел, чтобы его право занимать высокий пост премьер-министра было подтверждено законной процедурой народного голосования. Тогда он возглавил бы правительство на демократических основах и в качестве лидера партии консерваторов, самой большой фракции парламента на тот момент, — таким образом, все традиции были бы соблюдены. В конце концов на протяжении пяти тяжелейших лет Черчилль руководил страной с удивительной для его лет активностью, а потому у него были все шансы сохранить за собой статус Лидера нации, Лидера вдохновенного, с большой буквы «Л», невосприимчивого к мелочности и ограниченности большой политики. Кроме того, Черчилль считал себя не только одним из трех гигантов антигитлеровской коалиции, он был уверен в том, что его опыт и умение сослужили бы хорошую службу новому президенту Соединенных Штатов Трумэну, совершенно незнакомому с кухней международных отношений. Одним словом, вместо того чтобы отойти от дел, Черчилль, не принимая в расчет ни своего возраста, ни своего здоровья, решил сражаться и одержать победу на выборах. Жажда власти пылала в нем с той же силой, что и полвека назад.
Помеха политического свойства, возникшая на его пути, состояла в том, что, придавая такое значение симпатии избирателей, Черчилль не уделил должного внимания разработке своей программы. В результате названия предвыборных манифестов двух крупнейших партий Британии представляли собой разительный контраст, говоривший, увы, не в пользу консерваторов. Они озаглавили свой манифест самым банальным образом: «Декларация м-ра Черчилля о политике для избирателей». Лейбористы же сделали акцент на будущем, которое предстояло строить совместными усилиями: «Посмотрим в лицо будущему без страха!» Пришло время реформ, победа поселила в сердцах граждан надежду на справедливое и гармоничное будущее. Пора было покончить с безработицей и трущобами — вот что ни у кого не вызывало сомнений. У многих слово «реконструкция» ассоциировалось с планированием. После войны все больше британцев высказывали пожелание, чтобы государственное регулирование экономики, эта уступка
