Весь колхоз воспрянул духом:'Урожай нам ворожит!'Вверх спиною, книзу брюхомЛодырь, знай свое, лежит.Вот и осень. После лежкиЛодырь мчит с мешком в колхоз.'Ты чего?' — 'Насчет дележки!'— 'Шутишь, парень, аль всерьез?!'Все смеются: 'Ну и штуки ж!'У Алешки сердце — ёк!Обернулся в голый кукишПолный лодырский паек!
Какой-то тип страдал запоем.В запое был он зверски лют,Бросаясь с руганью, с разбоемНа неповинный встречный люд.Казалось, за его разбойные замашкиЕму недолго ждать смирительной рубашки.Но пьяницу друзья решили излечить,Зло пьянства перед ним насквозь разоблачитьИ водку поднести ему с такой приправой,Чтоб он с минуты самой той,Как выпьет мерзостный настой,Пред водкой морщился б, как перед злой отравой,Чтоб водочный ему был неприятен дух, —Друзья преподнесли ему настой… из мух:'Пей, милый! Снадобье особой изготовки!'Что ж пьяница? Без остановкиОн стопку вылакал, икнул, взглянул на дноИ, там увидя мух — брюшко и две головки, —Глотнул их тоже заодно,Причмокнувши: 'Ух ты! Уж не пивал давноТакой чудеснейшей… муховки!'В Берлине так один фашистский коновод,Смеясь, хватался за живот,Когда, фашистскую пред ним пороча шпанку,Его стыдило: дескать, вотФашистских подвигов вскрываем мы изнанку.Ответ далеким был от всякого стыда:'Что?.. Молодцы мои — погромщики?.. О да!Не понимаю, господа,За что ж на них вы так сердиты?Великолепные, ей-богу же, бандиты!'
Вперед иди не без оглядки,Но оглянися и сравниБылые дни и наши дни.Старомосковские порядки —Чертовски красочны они.Но эти краски ядовитыИ поучительно-страшны.Из тяжких мук народных свитыВенки проклятой старины.На этих муках рос, жирея,Самодержавный гнусный строй,От них пьянея и дурея,Беспечно жил дворянский рой,Кормились ими все кварталыБиржевиков и палачей,Из них копились капиталыЗамоскворецких богачей.На днях в газете зарубежнойОдним из белых мастеровБыл намалеван краской нежнойЗамоскворецкий туз, БугровЕго купецкие причуды,
