секретами Дао. Его умение не требует никаких дополнительных средств: он считает без счета, закрывает двери без замков, завязывает узлы без веревки. Достижения цивилизации для него - это ложные миражи, которые уводят человека от состояния первобытного покоя и счастья. Конечно же, даосская критика прогресса и цивилизации в целом выглядит утопичной: остановить развитие человеческой мысли нельзя, обратить историю вспять невозможно. Но в то же время даосским мыслителям не откажешь в правильности постановки вопроса о том, что достижения цивилизации можно использовать по-разному, и на пользу, и во вред человеку. Мыслители даосской школы диалектически проводили различие между добром и злом, прекрасным и безобразным. Ведь когда люди узнали, что прекрасное является прекрасным, - рассуждали они, - появилось и безобразное. Когда поняли, что добро - это именно добро, появилось и зло. Иначе и не могло быть, ведь в мире все взаимосвязано: жизнь и смерть, бытие и небытие. Трудное невозможно отделить от того, что легко; длинное существует лишь благодаря короткому; высокое - благодаря низкому. То же самое происходит и в душе человека. «О, несчастье! Оно основа, на которой держится счастье. О, счастье! В нем заключено несчастье. Кто знает их границы?» - спрашивает Лаоцзы.
Действительно, для даосского мудреца четко очерченных границ между счастьем и несчастьем быть не может. Истинность этого наблюдения нашла не одно подтверждение в мировой литературе, хотя понималось оно по-разному. Если одни призывали человека мужественно переносить несчастья и беречь редкие крупицы счастья, выпадающего на его долю, то другие искали выход в том, чтобы отказаться и от того, и от другого. Даосские мыслители принадлежали к числу последних. С их точки зрения, человек должен стремиться к той изначальной целостности духа, которая еще не распалась на радость и скорбь, отчаяние и восторг. Истинное счастье виделось им в покое, в невоплощенности, в неразвитости. На этой основе возникло парадоксальное на первый взгляд утверждение: «То, что сжимают, - расширяется. То, что ослабляют, - укрепляется. То, что уничтожают, - расцветает. Кто хочет отнять что-либо у другого, непременно потеряет свое». Иными словами, крепость и сила недолговечны, недаром человек «при рождении нежен и слаб, а после смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении нежны и слабы, а при гибели тверды и крепки. Твердое и крепкое - это то, что погибает, а нежное и слабое есть то, что начинает жить». Стихийная диалектика, пронизывающая эти рассуждения Лаоцзы, распространяется и на его политические взгляды. Военная сила и мощь, по мысли Лаоцзы, менее всего способны обеспечить безопасность государства, и все учение философа пронизано стремлением к миру. «Войско - орудие несчастья, оно не является орудием благородного. Он употребляет его только тогда, когда к этому его вынуждают». Лаоцзы признает лишь войну из-за человеколюбия и справедливости: тот, кто ее ведет, «побеждает, и возведенная им оборона - неприступна».
В «Канонической книге о Пути» нарисована идеальная, с точки зрения даосов, картина всеобщего мира, гармонии и порядка: «Нужно сделать государство - маленьким, а народ - редким. Даже если имеется много орудий, не надо их употреблять. Надо сделать так, чтобы народ не странствовал далеко до конца своей жизни. Даже если имеются лодки и колесницы, не надо их употреблять. Даже если имеются вооруженные войска, не надо их выставлять. Надо сделать так, чтобы народ снова начал плести узелки и употреблять их вместо письма. Надо сделать вкусным его питание, прекрасным его одеяние, устроить ему спокойное жилище, сделать веселой его жизнь. Соседние государства смотрели бы друг на друга издали, слушали бы друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до старости и смерти не должны были бьт кочевать с места на место». Идеальная страна, нарисованная Лаоцзы, так и осталась идеальной, волшебной - и несуществующей страной. История Китая развивалась вовсе не по тому пути, который был предсказан философом, и опустошительные войны лишь изредка сменялись в ней мирным затишьем. История - да, но вот искусство и литература оказались более восприимчивыми к идеям философа, и именно в них утопические мечты Лаоцзы словно бы обрели вторую жизнь. Та же идеальная страна описывается и в даосском трактате «Чжуанцзы», но перенесена она в древнее царство Ци, о котором не раз вспоминал Ду Фу во время своих странствий: «...петухи там друг с другом перекликались, собаки отвечали друг другу лаем». Пение петухов и лай собак слышит и герой «Персикового источника» Тао Юаньмина, заблудившийся в горах и попавший в волшебную страну: «Там были поля превосходной земли, прекрасные были пруды, и тут, и бамбук, и прочее все. Межи и пути шли рядом, друг возле друга и друг через друга. Собака залает, петух закричит - друг друга услышат...» Наступит время, и Ду Фу найдет собственные слова, осуждающие войну, и сумеет по-своему выразить мечту о мире. «Мудрый человек не имеет собственного сердца. Его сердце состоит из сердец народа». Этот завет великого Лаоцзы запомнится ему на всю жизнь.
ЛУНМЭНЬ - ВОРОТА ДРАКОНА
Храм Лаоцзы - не единственная достопримечательность в пригородах Лояна. К югу от Восточной столицы, на берегу реки И, находятся знаменитые Ворота Дракона - высеченные в скале пещерные храмы со скульптурами буддийских святых. Сотни безымянных мастеров - скульпторов и каменотесов, строителей и архитекторов - потрудились над тем, чтобы сотворить это чудо искусства, напоминающее о величественных пещерных храмах Индии, откуда буддизм распространился по всему свету. Сумрачные своды пещер, украшенные искусной резьбой, глубокие ниши и галереи, поражающие глаз сказочным великолепием своего убранства, кажутся земным воплощением буддийского рая. Некоторые из скульптур достигают огромных размеров, и у каждого, кто смотрит на них, невольно замирает дух. Здесь и всемогущий будда Вайрочана, создатель всех остальных будд, и небесные стражники, и бодхисаттвы, призванные помогать людям на пути к спасению. Лики будд и бодхисаттв бесстрастны, зато глаза небесных стражников как бы сверкают огнем, брови сурово насуплены, рот приоткрыт в свирепой гримасе, словно они готовы сразиться со всеми силами зла. Так описывают эти храмы те, кому довелось их увидеть. Вот и Ду Фу спешит воспользоваться пребыванием в Лояне, чтобы взглянуть на буддийскую святыню.
В толпе паломников идет он по дороге, худой, осунувшийся, с глубоко запавшими щеками. Сухие, потрескавшиеся губы твердо сжаты, ранние морщины пересекают лоб, в глазах - выражение человека, изведавшего горечь жизненных неудач и потери близких. Не испытывал ли то же самое и принц Гаутама - основатель буддизма, впервые столкнувшись с людскими страданиями, болезнями, и смертью? Легенда рассказывает, что, воспитанный среди дворцовой роскоши, Гаутама в молодом возрасте оставил мир и сделался странствующим монахом. Шесть лет он умерщвлял свою плоть в надежде обрести истину, но затем разуверился в аскетизме. Близ местечка Урувела произошло просветление Гаутамы: он вспомнил о своих «прежних рождениях», и ему открылись «благородные истины» буддизма, гласящие, что жизнь в мире полна страданий, но есть Путь избавления от этих страданий. Надо лишь осознать иллюзорность мира, отказаться от страстей и желаний, обуревающих человеческую душу, и тогда произойдет чудо - разомкнётся бесконечная цепь перерождений и душа человеческая в блаженстве нирваны сольется с мировой душой. С этого начался буддизм - религия «просветления», учившая тому, что все явления мира - это лишь сгустки психической энергии, случайные сцепления
Так учил Будда, и в дальнейшем его учение приобретало все больше последователей, усложнялось и конкретизировалось. Возникали различные школы и направления буддизма, которые, подобно волшебным колесницам, устремлялись во все концы света. Малая Колесница - на Цейлон, в Бирму, Лаос, Вьетнам; Большая Колесница - в Китай и близлежащие страны. В различных странах по-разному истолковывались догматы буддизма. Последователи учения Малой Колесницы считали Будду реальным историческим лицом, но для приверженцев школы Большой Колесницы реальный Будда бы иллюзорным воплощением некоего космического абсолюта, «трансцендентного Будды», который лишь на время принял человеческий облик.
