Стихи Есенина легко ложились на музыку. Получалась песня! Горькая и отчаянная. Казалось, вся обида на Райх и других продавших его женщин вылилась в этих строчках.
— Здорово, Сергей! Браво! Так их! — кричала богема и пьяно повторяла последние строчки: —… Лишь в первый раз.
Есенин запыхался, кудри разметались, прилипнув к потному лбу. Он остановился и, обведя сидящих на ковре женщин презрительным взглядом, зло бросил:
Но гармошка в его руках прозвучала вдруг тонко и жалобно. И сам Есенин, любящий, страдающий и ранимый, пропел тихо-тихо:
Все участники вечеринки, да и сам хозяин, увлеченные выступлением Есенина, не заметили, как в мастерскую тихо вошла Айседора Дункан в сопровождении своего импресарио Шнейдера. Шнейдер хотел было привлечь всеобщее внимание к приходу знаменитости, но Айседора властным жестом остановила его. Она удивленно и с нескрываемым восторгом смотрела на поющего и пляшущего Есенина. Его хулиганская удаль, горящие глаза, лихие звуки гармошки ошеломили Айседору. Минутную паузу, воцарившуюся после того, как смолкла гармошка, первой нарушила Дункан:
— Браво! Браво, товарищ! Браво! — аплодировала она, протягивая в его сторону выразительные руки гениальной танцовщицы.
Есенин замер, глядя на статную женщину с отличной фигурой и очень красивым лицом. Все обернулись и, заверещав, повскакивали с мест, восторженной толпой окружив Дункан:
— Господи, неужели? Сама Дункан! Ура, Айседора! Виват Айседора! Жорж, почему ты не сказал, что у тебя будет сама Дункан?
Необычайно гордый, что приглашенная через Шнейдера Дункан все-таки пришла в его студию, Якулов суетился, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок на столе.
— Айседора, наконец-то! А я думал, вы уже не придете!
Мариенгоф с Кусиковым, стараясь перещеголять друг друга в галантности, помогли Дункан снять пальто и широкополую шляпу. Шнейдер с шумом открыл принесенную с собой бутылку шампанского и, разливая по бокалам, заговорил по-английски:
— Айседора! Знакомьтесь: это московские художники, поэты, артисты… Богема! Театр!
— Богема! Карашо! Лублю! Я есть богема! — говорила она, коверкая русские слова и продолжая неотрывно смотреть на Есенина.
Якулов, поставив на изящный подносик бокал вина, подошел к Дункан:
— Мисс Дункан, надо пить! Дриньк! Обычай! До дна!
— Дриньк! Карашо! Товарищ! — Айседора с изящным поклоном приняла бокал.
Все хором запели:
Айседора, медленно выпив ровно половину, неожиданно подошла к Есенину и протянула ему бокал.
— Дриньк! Карашо! Товарищ! Брудершафт, do you want, — добавила она по-английски, исчерпав весь свой запас русских слов.
Есенин, как завороженный, опустил гармонь. Взял бокал и залпом опустошил его.
Дункан, запустив пальцы в его волосы, прильнула к поэту страстным поцелуем.
— Залатая! Га-ла-ва! За-ла-та-я! Га-ла-ва! Ангель! — прошептала она, оторвавшись.
— Боже мой! Она же ни слова не знает по-русски! — изумился Шнейдер.
Что же происходило в эту минуту, в это мгновение между двумя великими людьми?
Знаменитая танцовщица Айседора Дункан, королева танца, покорившая своим искусством Европу и Америку, одна из немногих среди западных интеллигентов, писателей, художников, театральных деятелей, которые устали от сытой американской и европейской жизни, увидела в русской революции освежающую бурю. Она поверила, что на необъятных просторах России строится новое светлое будущее.
— Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которые нуждаются в моем искусстве… Я хочу танцевать для них бесплатно! Я буду работать для будущего русской революции и для ее детей.
Одержимая этими идеями, приехала она в Москву, совершенно не предполагая, что здесь, теплым осенним вечером, ей предстояло встретить свою судьбу, свою последнюю любовь, своего единственного законного мужа — великого русского поэта Сергея Есенина.
А он? Он уже загодя влюбился в славу Дункан, но когда наконец увидел эту восхитительную женщину, «половодье чувств» охватило его. В нем вспыхнула безудержная страсть. И мысли и чувства переплелись настолько, что они понимали друг друга без слов.
«Вот та самая женщина, которая мне нужна. Она может стать моей музой».
«Что он говорит? Нет, не говорит — нежно напевает? Золотая голова?»
«Чудная… как нежно гладит она мои волосы. Сколько тепла и ласки излучают ее глаза, ее голос, ее руки, ее губы!»
«Его губы… эти чистой голубизны глаза… Как прекрасно он сложен! Как пропорциональны линии его тела!..»
«Как она прекрасна! Богиня! Бронзовая богиня!.. Что это со мной: меня тянет к ней! Как в омут тянет!»
«Как он молод! Мой бог! На сколько он моложе меня? Ну и пусть… Годы и душа не всегда ровесники… А его душа… О, как она глубока… как омут! Он затягивает! Нет сил противиться!»
