покачал головой. Он хотел было высказать все, что он думает, но, увидев мутный взгляд Есенина, поостерегся.
— Good buy! — холодно бросил он, уходя.
— Гуд бай, Сол! — поднял ему вслед бокал Есенин.
Сол Юрок пустился на хитрость, — он не допускал корреспондентов к Дункан, заявляя, что она никого не принимает ввиду сильного переутомления.
Какое-то время его уловка действовала: со страниц газет исчезли статьи с шокирующими высказываниями Дункан о советской России, а Есенин терпеливо сносил свое унизительное положение просто «мужа Айседоры Дункан». Но в Бостоне, куда они приехали для выступления, случилось то, что рано или поздно должно было произойти: Есенин не выдержал. Пружина его терпения лопнула!
Заканчивая свое выступление перед десятитысячной аудиторией концертного зала, Дункан под овации исполнила на «бис» свой любимый вальс Брамса и, прервав крики восторга и аплодисменты, как всегда, вывела на сцену Есенина. На сей раз на нем не было «русского наряда». Он был одет в смокинг, крахмальную рубашку, галстук-бабочку и лаковые ботинки. Лицо его было бледнее обычного.
— Это мой муж! Гениальный русский поэт Сергей Есенин! — представила она мужа, но Есенин вырвал свою руку и, отстранив Айседору, вышел вперед.
— Муж знаменитой мадам Дункан?!! — крикнул хрипловатым голосом. — Найн! Хер вам!!! — Сделав рукой неприличный жест, он засунул пальцы в рот и оглушительно свистнул…
погрозил он залу кулаком, —
Зал настороженно притих, слушая этого странного русского. Американцы, не понимая ни слова, тем не менее почувствовали всю мощь есенинского темперамента, который строчками своей новой поэмы, с гневом и болью, хлестал их по сытым самодовольным лицам:
как ножом или штыком вонзал он безжалостно в сидящих джентльменов каждое свое слово.
Из дальних рядов послышались аплодисменты. Это студенты из Гарвардского университета и юноши и девушки из Бостонской школы искусства и музыки поддержали поэта. Среди них нашлось несколько человек, которые стали громко переводить для остальных есенинские строчки:
— Bravo, Ezenin! Bravo! — раздалось вместе с аплодисментами. Почувствовав поддержку и одобрение, Есенин спрыгнул в зал. Он стащил с ноги ботинок и, идя по центральному проходу между рядами, стал стукать подошвой каждую подвернувшуюся лысину респектабельного буржуа. Зрители, воспринявшие это как часть выступления, зааплодировали, а задние ряды и галерка разразились хохотом и свистом, и вот уже вся многотысячная толпа кричала: «Браво, Есенин! Bolshevik! Red Ezenin! Red!»
Желая поддержать своего мужа, Дункан сняла с себя красный шарф и, выйдя на авансцену, стала размахивать им, как знаменем:
— Он красный! Я тоже красная! Это цвет жизни и энергии! — кричала она во всю силу своего голоса. — Материализм — проклятие Америки! Пускай я буду жить в России на черном хлебе и воде, чем здесь в лучших отелях! Вы ничего не знаете о любви, о духовной пище и об искусстве! Вы народ, который не хочет искусства! А искусство — превыше всех правительств!!!
Если стихи Есенина большинство зрителей так и не поняли, то уж революционные крики Айседоры дошли до всех и понравились далеко не многим. Большая часть партера, настроенная антибольшевистски, с возмущением стала покидать зал. Есенин вскочил на сцену и, подхватив конец шарфа Айседоры, тоже закричал: «Да здравствует советская Россия! Виват, Россия!»
Дункан призывно махнула рукой дирижеру, и оркестр, подчиняясь общему порыву, грянул «Интернационал». Началось всеобщее безумство. Есенин пел во весь голос: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!..» Айседора танцевала вокруг него, зрители галерки бросились вниз, в партер. В зале началась страшная неразбериха: кто-то свистел, кто-то бешено аплодировал, кто-то ругался. Нашлись любители подраться, под шумок пустив в ход кулаки. Все смешалось: крики, стоны, визг, свист. Внезапно двери распахнулись и в зал ворвалась конная полиция. К воплям людей добавилось ржание лошадей и свистки полицейских.
Случилось то, чего так боялся Юрок, «турне Дункан прервалось. Красная танцовщица потрясла Бостон! Айседора Дункан заявила, что она красная!» «Молчаливый муж знаменитой Дункан оказался просто
