подзорами и фотографии по стенам. Фотографий было много: небольшие любительские, от заезжих моменталистов, увеличенные портреты и заретушированные так, что родная мать не узнает, овальные, на выпуклых глянцевитых листах, подкрашенные в неправдоподобные цвета.
Что меня поразило, так это подушки. Огромные, в половину кровати, пышные, в ярких наволочках…
— У цыган богатство по подушкам определяется, — сказала мать Сергея, перехватив мой взгляд. — Чем больше подушки, тем больше денег…
— Хватит болтать, Зара! — остановил ее хозяин. — Жя шу самовари.[6]
Цыганка покорно удалилась, и остались одни мужчины.
— А вы здорово ездите на мотоцикле, — похвалил Сергей. — Я, честно говоря, испугался.
— Мог покалечить машину, — ответил я. Надо же было как-то выкручиваться…
— Мог, — подтвердил Чава. — Весной Выстрел одного волка убил. Долбал, долбал — не поймешь, где кости, где мясо. Всю шкуру испортил, сдавать было нечего. Сильный бугай…
— Ничего, — перебил я, — обошлось. Мотоцикл цел — это самое главное…
В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…
— Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? — нетерпеливо спросил Сергей.
Вообще цыгане, несмотря на гостеприимство, вели себя настороженно, кроме хозяина — он располагал к себе уверенностью и спокойствием. Осанка у него была гордая, благородная. Есть такие пожилые люди, которых щадит старческое увядание.
— Крайнева сказала, что завтра повезет свою корову на заготпункт. Так что, думаю, вопрос уладится, — сказал я солидно.
— Вообще эта Ледешиха — дурная женщина…
— Читробуй кадэ тэпэнэс пэмануш,[7] — перебил сына Денисов. — У каждого свои заботы. Худо это или добро — судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.
Говорил он так, словно сидел сейчас перед ним не участковый инспектор, который приехал расследовать неприятное для его сына дело, а добрый приятель.
— Нужна она мне! — Чава сделал резкий жест рукой.
Денисов-старший повернулся ко мне: — У меня Ледешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как бы штатный советчик и мировой судья — депутат сельского Совета. (Я взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, — засмеялся цыган, — сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… — Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: — Ну, я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел — действительно редкий бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. «Мне, говорит, не резон от своей выгоды отказываться…»
— А как же у вас получается — в колхозном стаде частная скотина? — спросил я.
— Вот баба Вера сдаст свою Бабочку, как вы говорите, — ответил Чава.
— Ну, а ваша корова?
Сергей смутился. Но Денисов-старший весело подмигнул:
— По блату. Как-никак своя рука в стаде. — И серьезно добавил: — А если без шуток, сами подумайте: одну частную корову куда девать?
Я кивнул головой. И подосадовал на себя за то, что поспешил выказать свою осведомленность.
— А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? — перешел я на другое.
— Ерунда! — сказал Чава. — Похромал один день.
— Ясно, — кивнул я. — Насчет увечья быка вы можете подтвердить?
— Конечно, — ответил Сергей. — Хоть на бумаге.
— Ну этого пока не требуется, — сказал я.
— А вообще Выстрел все стадо держит вот так. — Сергей показал сжатый кулак. — Можно спать, гулять, отдыхать — все будет в порядке. Волка, а то и двух одолеет.
— Водятся?
— Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. — Чава поднялся. — Я вам еще нужен?
— Нет. Спасибо. — Я тоже встал.
— Э, — остановил меня хозяин, — чайку попьем. Небось не завтракали?
Батюшки, еще нет и восьми. А мне казалось, что уже середина дня.
Я покорно сел. Как-никак Денисов был человеком в известном смысле своим. Сельсоветский. Помня наставления преподавателей, что надо сколачивать актив, без которого участковый да еще в деревне ни туда ни сюда, я подумал: хорошо бы привлечь себе в помощь старшего Денисова, он подошел бы.
Сергей лихо взлетел в седло и взял с места в карьер. Сегодня он казался не таким ярким и необычным, как вчера. Что в нем нашла Лариса? Необразованный парень. Пастух. И даже не в этом дело. Как он говорил: «Долбал, долбал…» Да может быть, и сама Лариса тоже не такая, какой мне кажется… Надо приглядеться получше.
…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, тарелочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый самовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сделанными ручками и краником. За такими вещами охотятся в городе любители старины.
Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свежесбитым сливочным маслом.
Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины каравай с взрывающейся под ножом корочкой.
Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтающиеся в старинных подстаканниках, массивных, из серебра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.
Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.
Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.
— Я смотрю, у вас любят фотографироваться, — обратился я к хозяину, прихлебывая чай.
— Это Сережка, — ответил Денисов. — Сам фотографирует?
— Нет, — усмехнулся цыган. — Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настряпал. По-свойски.
Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, которого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.
— Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда? Хозяин снова усмехнулся:
— Зара ее нашла, пусть и расскажет. Его жена только этого и ждала:
— Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?
— Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В войсках Второго Белорусского фронта.
— А, забыла! — Она засмеялась. — Где-то там. — Цыганка неопределенно махнула рукой. — Стали мы табором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть… Кушать же надо было. — Она бросила на меня извинительный взгляд. — Мама у меня хорошо гадала… — Зара спохватилась: все-таки представитель закона:
— Рассказывай, рассказывай. — Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейтенант, у нас все открыто.
Мне все больше нравился этот человек с непривычным именем Арефа.
— Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. «Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не страшен». А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…
— Ты про всех не говори, — сказал ей муж.
— Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. «Выгоните, говорит, из избы черта». Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он. — Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами. — Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и
