Регина Эдуардовна почти слово в слово повторила рассказ Дуюнова, какую сцену пришлось им пережить вчера.
— А сегодня я заходила к соседу, майору из МУРа, и он сказал, что подозрения насчет Кленовой напрасны… У нее нашли билет на поезд. В то время, когда произошла трагедия с Евгением Тимуровичем, она находилась в пути…
«Понятно, — подумала Ольга Арчиловна. — Товарищи из Московского уголовного розыска, наверное, уже связались с Березками».
— Регина Эдуардовна, вы получали письма от Евгения Тимуровича? — спросила Дагурова. — Я имею в виду, уже после покушения на него?
Баулина округлила глаза.
— Вы и об этом знаете? — вырвалось у нее.
— Да. И прошу ознакомить меня с ними.
Регина Эдуардовна закурила. Подумала, пожала плечами.
— Но в них только личное… Муж никого ни в чем не обвиняет…
— И все же, — настаивала следователь. — Понимаете, может, для вас там и нет ничего такого, а для следствия…
Баулина вздохнула, поднялась. Вышла в другую комнату и вернулась с двумя распечатанными конвертами.
Дагурова глянула на почтовый штемпель. Они были отправлены из Березок 1 июля. За два дня до выстрела на Лавутке!
Она начала с того, которое было адресовано Норе.
«Дорогая, любимая дочурка! — писал Евгений Тимурович. — Когда ты станешь самостоятельной, живи только честно! Я знаю: ты хочешь стать врачом. Мечта прекрасная и осуществимая, если очень захотеть. Лично я желал бы, чтобы из тебя вышел врач. И не просто врач, а хороший, настоящий. Это ведь не служба, не работа, а как любовь, где надо отдавать себя всего целиком. Убежден, что посредственному врачу нельзя доверять здоровье людей. А потому учись, учись всю жизнь, даже после получения диплома, даже после получения ученой степени.
Как отец, как человек, посвятивший себя этому делу, заклинаю тебя: никогда не роняй высокого звания врача. Помни: каждый человек, обратившийся к тебе за помощью, вверяет в твои руки самое дорогое, что у него есть, — свою жизнь. А любая жизнь всегда бесценна. И никто никогда не даст тебе права злоупотреблять этим доверием!
Ты дашь клятву врача Советского Союза. Помни: клятвы даются для того, чтобы следовать им до последнего вздоха. Это ведь не просто слова, а обет на всю жизнь! Если врач нарушает эту клятву, он становится проклятым. И самое страшное проклятие, самый страшный приговор выносит совесть. Прошу тебя не забывать об этом никогда!
И еще запомни: никакими обстоятельствами нельзя прикрыть или оправдать вероотступничество.
Доченька, родная, пишу тебе об этом потому, чтобы ты никогда не испытала ужас катастрофы. Я в эту бездну заглянул…
Любящий тебя крепко-крепко твой отец».
Ольга Арчиловна задумалась.
«Так это же не письмо, — мелькнуло у нее в голове. — Это завещание… Духовное завещание».
Она вспомнила отрывки фраз в письме Баулина к дочери, клочки которого обнаружили в камине. Начало там было такое же. Значит, это второй вариант? Но от каких несчастий предостерегает дочь? Может быть, ответы на эти вопросы имеются в послании к жене?
Ольга Арчиловна взяла письмо Баулина к Регине Эдуардовне.
Та сидела напряженная, не спуская глаз со следователя, и курила сигарету за сигаретой.
«Гина, — писал Баулин, — тебя интересует, зачем мне деньги и почему я прошу выслать кулон, серьги, кольцо, которые подарил Норочке и тебе? Наконец признаюсь: мне все это нужно, чтобы вернуть душевный покой, который потерял давно. Я получал подарки даже от тех, кто был обречен, и за лечение которых я не имел права браться. Вот уже несколько месяцев я не живу. Мое существование превратилось в истинный кошмар. Я боюсь живых, боюсь мертвых, боюсь спать, все время передо мной стоят лица тех, кто скончался в моей клинике. Проклинаю тот день и час, когда дал уговорить себя на сделку со своей совестью.
Теперь у меня только одна задача, одна цель — вернуть, раздать людям все, что у меня есть, и как- то искупить свою вину. Может быть, это поможет мне снова ощутить себя человеком, примириться с совестью… Не знаю…
Сколько раз у меня возникало непреодолимое желание пойти в милицию, все рассказать и облегчить наконец душу. Я бы так поступил давно, если бы не Норочка. Она ведь ни в чем не виновата. И вынесет ли позор отца?»
Ольга Арчиловна кончила читать и некоторое время сидела молча. Надо было все это переварить.
— По-моему, — вымолвила она наконец, — в письме не только личное.
— Он себя оговорил! — выкрикнула вдруг в истерике Баулина. — Все это преувеличено!.. Больное воображение!.. Женя не мог, понимаете, не мог заниматься низкими, грязными делами! Я его знаю! Он не мог!
— Вы успокойтесь, Регина Эдуардовна, — сказала Дагурова, напуганная этой вспышкой.
— Как я могу быть спокойной — продолжала жена профессора. — Он всегда был труженик, настоящий ученый!.. А совесть — это у него самое болезненное!..
Ольга Арчиловна пыталась перевести разговор в более спокойное русло. Спросила, известны ли Баулиной конкретные случаи подношений или взяток, о которых писал Евгений Тимурович. Но Регина Эдуардовна твердила свое: письмо написано в состоянии депрессии. И если кто-то обвиняет ее мужа в неблаговидных поступках, то это навет, клевета. Врагов и недоброжелателей у Евгения Тимуровича всегда хватало…
Регина Эдуардовна выглядела измученной, издерганной, нервной. Конечно, предыдущая ночь и день у нее выдались трудные. Дагурова решила закончить допрос. Впрочем, она сама находилась не в лучшей форме. Подташнивало. Может, от голода, а может… Она изъяла письма, с которыми Регина Эдуардовна рассталась с большой неохотой, сказав при этом:
— Нормальный человек не мог написать такое…
Вообще-то Дагурова сама обратила внимание на рваный, пляшущий почерк. В рукописях его научных работ он был иным…
В Дегунино, к подруге, она добралась, когда уже была ночь.
Первым Чикурову утром в номер после его возвращения из Молдавии позвонил Мелковский. Игорю Андреевичу показалось: московский журналист озабочен, что не вязалось с его всегда приподнятым бодрым тоном. Рэм Николаевич попросил разрешения зайти к следователю.
— Пожалуйста, — сказал Чикуров, хотя не испытывал восторга от этого визита.
Мелковский пришел расстроенный.
— Несколько дней не могу встретиться с Ростовцевым, — пожаловался он. — На радио ждут его выступления в ответ на многочисленные письма, а он как в воду канул.
— Спросите у его секретаря, — посоветовал следователь
— Она тоже не в курсе. Говорит: все время звонят, спрашивают Аркадия Павловича, а она не знает, что отвечать.
— Чтобы Эмма Капитоновна не знала, где шеф… — покачал головой Чикуров. — Ну а жена, сын?
— Они оба в Теберде. Там «Интеграл» имеет свою базу — собирают лекарственные растения для
