погиб… Глеб поднимает людей.
У Ярцевой задрожали губы, изо рта вырвался какой-то клёкот. Она стала оседать. Николай Николаевич едва успел подхватить её. Вместе с дочерью он втащил впавшую в беспамятство женщину в комнату и уложил на диван рядом со сказочно убранной ёлкой и праздничным столом, заставленным всевозможными яствами, бутылками шампанского и белоснежными конусами накрахмаленных салфеток у каждого прибора.
Глеб потерял ощущение времени. В сельисполкоме то и дело хлопали двери, заходили и выходили какие-то люди. Он забился в уголок кабинета и отчуждённо наблюдал за этой суетой. И ещё жадно пил тепловатую воду из графина, обнаруженного рядом, на тумбочке. Непрестанно звонил телефон. Надежда Егоровна отвечала чётко, коротко.
Вдруг она положила ему на плечо руку.
— Поехали, Глебушка, — ласково сказала Надежда Егоровна.
Он покорно вышел за ней на улицу, где их поджидал лейтенант милиции на мотоцикле с коляской.
— У меня машина, — предложил было Ярцев, но председатель вздохнула и уселась в коляску.
— Куда тебе за руль. На версту перегаром несёт…
Глеб взобрался на заднее сиденье.
Расступились люди, стоявшие возле исполкома, лейтенант медленно выехал на главную улицу и там уже прибавил газу. Ледяной воздух щипал за щеки, лез за ворот, в рукава тулупа, вышибал из глаз слезы. Глеб чувствовал, как от холода коченеют губы, скулы. Правда, головная боль стала медленно отступать.
Если бы Глеба спросили, за сколько они домчали до места, он не смог бы ответить. Показалось — в считанные минуты. Когда мотоцикл подъехал к озеру, Глеб удивился количеству машин и людей, сгрудившихся на берегу. Но что поразило больше всего — вертолёт на небольшой полянке, по краям которой догорало три костра.
Они слезли с мотоцикла, Глеб отметил про себя: машина скорой помощи, небольшой старенький автобус, рафик с надписью «Милиция», милицейский «уазик» и чёрная «Волга».
«Когда они все успели? — подумал он, замедляя шаг по мере приближения к чернеющей во льду рваной дыре, через которую уже было положено несколько толстых досок.
Человек шесть-семь стояли ближе всего к полынье, четверо из них — с погонами.
— Участковый инспектор лейтенант Зубарев! — откозырял привёзший Глеба и Надежду Егоровну милиционер плотному мужчине в папахе.
Тот кивнул и… шагнул к Ярцеву. Глеб даже не успел удивиться, как генерал Копылов — а это был он — положил ему руку на запястье, сжал и скорбно произнёс:
— Глеб… Как же так?..
Голос генерала дрогнул.
— Дайте побольше света! — скомандовал высокий мужчина в каракулевой шапке-пирожке. — Паша, подгони машину, — попросил он кого-то.
Тут только Глеб обратил внимание, что фары почти всех автомобилей направлены на полынью. Этот самый Паша бросился к «Волге», включил фары, завёл двигатель и направил свет на дыру во льду.
Вдруг из воды показалась голова, обтянутая сверкающим капюшоном, с маской для ныряния. Глеб понял, что это аквалангист. Тот помахал рукой и снова исчез. Люди двинулись ближе к полынье. Скоро из неё показались уже два аквалангиста. Молниями засверкала вспышка фотоблица.
У Глеба перехватило дыхание. Аквалангисты вытащили на доски его отца.
Слипшиеся мокрые волосы закрывали лицо Семена Матвеевича. На голове обнажилась круглая, неестественно белая плешь, которую он так тщательно маскировал при жизни.
Ноги у Глеба стали ватными, лоб покрылся испариной.
«Что это у него в руках?» — удивился он и, приглядевшись получше, увидел ружьё — любимый отцовский «Джейс Пэрдэй».
Семён Матвеевич намертво вцепился обеими руками за ствол.
У Глеба все поплыло перед глазами. Чьи-то руки поддержали его, повели прочь. Как сквозь вату, слышал он отдельные фразы:
— Ремень зацепился за ручку дверцы «уазика»…
— Какую ручку?
— Изнутри…
И женский голос: «Осторожно! Несите сюда, на брезент!»
Глеба усадили в салоне «скорой помощи». Что-то едкое, острое ударило в нос. Нашатырь…
— Дыши, парень, дыши, — сказал ему немолодой мужчина в белом халате. — Лучше станет.
Он не выходил из машины, когда приехал огромный кран, не видел, как при помощи его тащили из озера отцовский «уазик», который появился из воды вверх колёсами; как обнаружили машину на дне, так и зацепили тросами. Когда автомобиль коснулся берега, его перекосило от удара. Одна из задних дверц открылась, и на снег вывалилась туша лося.
Снова замелькала фотовспышка…
— …Пришёл в себя? — заботливо спросил Игнат Прохорович.
Глеб слабо кивнул и вылез из «скорой». Генерал тут же усадил его в «Волгу», где уже был на заднем сиденье один человек, и сам пристроился рядом. Машина тронулась. Возле водителя восседал высокий мужчина в каракулевой шапке. Он кинул на Глеба быстрый взгляд, но ничего не сказал.
— Где Николай Николаевич? — спросил вдруг Копылов.
— В батином доме, — ответил Глеб, удивляясь, откуда генералу известно про Вербицкого.
По дороге в машине ни слова не было сказано о происшествии. Речь зашла о том, что в этом году большие снега и по весне непременно случится паводок, который может натворить много неприятностей, и что в районе уже создана паводковая комиссия.
«Волга» подъехала к исполкому, следом за ней — милицейский «уазик» и мотоцикл участкового инспектора. Когда они зашли в здание, первым, кого увидел Глеб, был отцовский шофёр Рудик, сидевший на стуле в коридоре. При виде людей в милицейской форме он поднялся, теребя в руках папку.
Высокий мужчина в каракулевой шапке был прокурор района Кулик, а человек, сидевший рядом с Ярцевым в «Волге», — следователь прокуратуры района Голованов. На месте происшествия присутствовал также начальник Ольховского РОВДа Жихарев. Решено было провести допрос всех, кто мог сообщить что- либо о трагедии на озере. Вот почему и был вызван шофёр погибшего директора. Вербицкого тоже пригласили в исполком, все три комнаты которого заняли работники милиции и райпрокуратуры. Вика осталась дома, так как все ещё была в шоке и не могла говорить.
С Глебом беседовал Жихарев. Вербицкого допрашивали следователь Голованов и прокурор Кулик. На допросе присутствовал генерал Копылов. Расположились в комнате председателя. Игнат Прохорович сидел в шинели: озяб на озере. Николай Николаевич выглядел ужасно: отёкшее лицо, набрякшие мешки под глазами, руки ходили ходуном. Генерал чувствовал себя неловко. Вспоминал те времена, когда он, ещё полковник, заместитель начальника областного управления внутренних дел, заходил в необъятный кабинет председателя облисполкома с докладом. Иной раз приходилось выслушивать и резкий выговор: Вербицкий бывал несдержан и мог так отчитать — только перья летели. Ни Кулика, ни Голованова в их краях тогда ещё не было.
И вот теперь Николай Николаевич сидел перед ними совершенно растерянный, подавленный, жалкий и старался ни на кого не смотреть.
Заполнив анкетные данные, следователь приступил к существу дела.
— Расскажите, что произошло на Верхнем озере? — задал он первый вопрос.
Вербицкий поёжился, откашлялся.
— Даже не знаю, с чего начать…
— Давайте с того, как вы приехали в совхоз «Зеленые дали». Когда, кстати? — Голованов был подчёркнуто вежлив. Наверное, все-таки действовало положение допрашиваемого.
— Вчера утром, — глухо ответил Вербицкий.
— По делам службы?
— В Средневолжске я в командировке. А здесь, собственно, не совсем…
Он говорил медленно, словно цедил каждое слово.
