'Но ведь вы не дружили с людьми?'
'Они не люди, а пришельцы со звезд…'
'Вот те раз, — обалдел Антон, — все интереснее и интереснее. Теперь я не только победитель Кащея и спаситель мира, но ещё и дитя неведомых мне зеленых человечков'.
'Они не были зелеными, они похожи на вас, только вы очень мелкие. И суетные… — чуть позже добавил хорт, — даже туда, куда мы ушли, доносятся ваши мелочные хотенья, которым нет конца и края. Иногда хочется воротиться назад и изорвать ваше племя, чтобы не поганили Явь своим бытием…'.
'И хорт о том же, о чем говорила Людмила. Неужели все так плохо и человек остался той взбалмошной, драчливой, забавной обезьяной, от которой, по словам старика Дарвина, мы произошли? Неужели нет никакой надежды и человек, как змея, пожирающая свой собственный хвост, уничтожит себя само. Но Тимофей… Не верить ему нельзя… Описанное им будущее прекрасно…'
'Если все так, как ты думаешь, значит, не все потеряно и нам будет не страшно умирать, когда придет наш черед…'.
Хорт надолго замолчал.
Антон тоже притих, стараясь бездумно смотреть на звезды, что на миг становились огромными и опять отдалялись, на мгновения приземления скрываясь за раскидистыми кронами деревьев. Но не думать оказалось неимоверно трудно — в голове просто не умещалось все то, о чем поведал мыслящий зверь.
'Мое имя Рисла… Ты ведь это хотел спросить?'
Возникшему после долгого молчания голосу парень обрадовался:
'Спасибо… Ты… — он замялся, не зная, как лучше сказать. Хорта, хортица? — Ну…'
'Я самка хорта… — Антон показалось, что он слышит насмешку в её голосе. — Это у людей назвать жену самкой значит оскорбить её, а у зверей все проще…'
'А где ваша стая? У вас ведь есть детеныши?'
На это раз парень ждал очень долго, пока Рисла не ответила ему. Антон удивился печали, звучавшей теперь.
'Нет, мы остались только вдвоем… и жаль, что повинный в этом оказался недосягаем для нас. Первый раз наша охота была неудачной, слишком крепки оказались стены замка… Для нас… Больше не спрашивай об этом…'.
Антон замолчал, и только тогда заметил, что в разговоре с Рислой короткая летняя ночь пролетела, как одно мгновение. В сером сумраке, предвестнике рассвета, бледнеющие звезды потеряли свое былое великолепие и казались тусклыми и невзрачными, зато тонкая полоска света на горизонте наливалась пунцово-розовым сиянием, обещающим пригожий день. Сбоку мелькнула отливающая свинцовым блеском лента реки. Антон обернулся, стараясь разглядеть в просветах высоченных сосен заросший камышом берег, и вспомнил, как они с Птахом переправлялись через реку на лодке.
'Велс говорит, что мы уже рядом…'.
Парень завертел головой. Насколько он помнил — от реки до дома сестры было не очень далеко, значит, скоро должна показаться и сама избушка, но глянуть сверху на жилище Бабы-яги не получилось. Рисла перескочила через плотную изгородь высоких раскидистых елей со стволами, изножье которых затянул серый мох, и опустилась посреди небольшой поляны. Заросли колючего малинника надежно укрывали прогалину от чужих глаз. Велс уже ждал её там. Людмила с Птахом на руках стояла рядом с хортом. Антон оказался вровень со спиной Велса и опять поразился тому, какой же хорт огромный — сестра едва доставала ему до груди — и тут же плавно, словно с горки, поехал назад. Он крепче сжал колени, чтобы удержаться от неминуемого падения, но Рисла не хотела терять времени напрасно. Она присела на задних лапах, сбрасывая со спины своих невольных наездников.
Соскользнув вниз, Антон покачнулся, но на ногах устоял. Почему-то ему захотелось предстать перед хортами этаким былинным молодцем, чтобы они не думали про него 'мелкий'. Он настолько увлекся разворачиванием плеч, что совсем забыл про Тимку. Пацан, раскрасневшийся ото сна и слегка обалдевший от того, что все это ему не приснилось, скатился Антону под ноги и теперь с опаской рассматривал огромных волков. Светло-серая шерсть хортов отливала сединой, сильно вытянутые морды с глубоко посаженными глазками окружал пепельно-седой венец стоящей торчком длинной шерсти, а в остальном хорты не сильно отличались от обычных волков, которых Антон видел только на картинках, да по телевизору. Ну, это если не брать во внимание их размеры… Правда, Рисла оказалась гораздо меньше и изящнее Велса, да и зубы в её слегка приоткрытой пасти не выглядели такими пугающе острыми.
— Долго ещё любоваться будете? — суровый голос чародейки оторвал друзей от созерцания зверей. — Время… — напомнила она, — нам ещё идти. — Антон перехватил у нее бесенка и поразился его внешним изменениям — тонкая полоска белков слегка прикрытых глаз отливала серебристым блеском, в короткой шерстке искрились кристаллики инея. — Видишь…
Конечно, видел, конечно, понимал, что надо торопиться, но сил расстаться с хортами не было.
'С ним все будет хорошо… — холодный влажный нос Рислы коснулся щеки Антона, — прощай…'.
Хорты прыгнули одновременно и слаженно взмыли вверх. Только шевелящиеся ветки напоминали о них, да щемящая боль в груди, как от сопричастности к неслыханному чуду.
В себя Антон окончательно пришел уже перед избушкой, до этого он на автопилоте бежал за сестрой, не вглядываясь в окружающий лес, больше ориентируясь на дыхание Людмилы впереди, а в ушах звучал низкий рокочущий голос. Голос Велса: — 'Прошай…'.
— Кимря, открывай, — толкнулась чародейка в дверь своего дома.
Ни звука изнутри, ни движения.
— Куда она делась? — ведьма раздраженно стукнула босой ногой по начисто выскобленным половицам крыльца. — Никуда же не уходит, да и ждать должна… Антон, да положи ты Птаха, ничего ему уже не сделается после всего-то. Дверь ломай… Жаль, Баюна нет, он бы живо в дом забрался.
Уложив бесенка прямо на землю, парень отошел назад для лучшего разбега. Тимофей с нарастающим интересом прикидывал, как Антон будет штурмовать крепкую дубовую дверь и надолго ли его хватит. В двери пацан не сомневался — выглядела она куда крепче изрядно вымотанного друга. И только парень разогнался, как перед ним, словно из-под земли, появилась маленькая фигурка в несуразно завязанном на макушке платке в горошек и, забавно растопырив ручки-прутики, заверещала:
— Нет, не дам… добро портить…
Опешивший Антон едва не сбил существо, похожее на куклу-самоделку, наспех слепленную из свернутой жгутом тряпки, веточек и блестящих пуговиц вместо глаз.
— Кимря, чего пряталась? — сердито закричала Людмила.
Кикиморка сердито засверкала глазками-бусинками:
— Не пущу, грязи натащите, вон вы какие! Сперва в баньке попариться, постираться, потом и в дом можно…
— Кыш отсюда, у меня Птах помирает, — рассвирепела ведьма, поднимая бесенка, — а она опять о своем…
Существо исчезло.
Дверь мгновенно распахнулась, пропуская чародейку внутрь. Перед ринувшимся следом за ней Тимофеем непостижимым образом закрылась опять, едва не стукнув мальчишку по лбу. Его обескураженная физиономия выражала крайнюю степень удивления.
— Что, не пущают? — ехидно осведомился Антон, — не суйся со свиным рылом в калашный ряд…
— На себя посмотри… — огрызнулся Тимофей.
— Да, что есть, то есть, но нам-то с тобой торопиться некуда. Людмила сама справится, ей наша помощь не нужна. Пошли баню ждать, а пока топится — перекемарим.
— Я не хочу спать…
— Хозяин-барин… Ты-то выспался… — Антону не верилось, что они добрались домой. Мысли опять плавно переключились на хортов, без помощи которых они ещё неизвестно сколько бы шлялись по лесу.
Тишина родного дома успокаивала и внушала надежду на то, что все обойдется. Людмила прошла на кухню, уложила Птаха на стол, облегченно вздохнула, растирая занемевшие руки. Казалось, что холод, идущий от его тела, студил не только кожу, но и душу, напрочь прогоняя всякое желание бороться за спасение бесенка. Ведьма достала из низко висящего шкафчика заветную бутыль с живой водой, открыла плотно притертую пробку, принюхалась. От одного только духа закружилась голова — смесь ароматов цветущего разнотравья и чистого лесного воздуха сочетались непостижимым образом в запахе кристально прозрачной жидкости. Сделать глоточек на пробу, что ли? Для восстановления сил…
Хриплый стон Птаха заставил Людмилу вздрогнуть. Она полуобернулась и заметила, как над неподвижным телом зависла темная бесформенная тень.
Пожалуй, тут одной только водой не обойдешься… Чародейка бросилась к шкафу — на стол полетели многочисленные мешочки и узелки с травами и снадобьями.
— Есть… — Увесистый вышитый тесьмой кисет шлепнулся на пол. — Как знала, что пригодится, рано или поздно…
Ведьма подхватила Птаха на руки, бедром оттолкнула стол к стене, сдвигая вместе с ним и лавку. Опустилась на колени, аккуратно укладывая тело посреди кухоньки.
Тоненькой струйкой посыпалась-потекла на пол могильная земля, собранная в нОчи заветные, очерчивая вокруг Птаха пятиконечную звезду.
Захныкала, запричитала тихонько притаившаяся в углу Кимря: — В доме-то, в доме зачем кудесить, это сколько ж мыться убираться надо, пока все следы тлена кладбищенского уберутся…
Надоедливые страдания домовихи о чистоте и порядке вывели и без того напряженную ведьму из себя:
— Сгинь, — коротко приказала она, не отвлекаясь от действа.
Кимря испуганно пискнула и пропала.
Установив восковые свечи в лучах звезды и подправив откинувшийся в сторону хвост бесенка, чтоб не вылезал за пределы очерченного ею знака, Людмила вздохнула (такого, как Птах, отчитывать не приходилось… не сплоховать бы… да сомневаться в своих силах нельзя…) и начала ритуал:
— Отступи от меня, холод, вой да морок, — от легкого щелка пальцев ведьмы одновременно зажглись огни у ног Птаха, засияли бездымно. — Обойди меня, сухота сухотучая, маята нечистая… — Поочередно вспыхнули фитили свечей у его верхних лап. — По руслу огня в МЕНЯ войди, сила небесная. — Ярко запылала самая толстая свеча в изголовье, промеж коротких рожек.
— Черная нить звезды, обратись в красную. Текучая сила звезды в МЕНЯ пролейся!.. По руслу огня — в МЕНЯ!.. — приговаривая так, медленно пошла ведьма по кругу посолонь, изредка окуная сложенные ковшиком руки в живой огонь, словно собирала жар в пригоршни.
Семь раз обошла чародейка вокруг лежащего, ускоряя темп наговора и собственный шаг. Когда засветилась тусклым багрянцем вычерченная звезда на полу, встала в изголовье мертво лежащего бесенка, раскинула руки в стороны. Ржаво-желтые сполохи бойко заплясали на стенах, разгоняя полумрак небольшой кухоньки. До потолка взлетели лепестки неистового пламени, вспыхнувшего на её развернутых к невидимому небу ладонях:
— Всех духов Земли, Воздуха, Воды и Огня — всех прошу, всех вызываю! Проведите меня, духи, меж столбами на ту сторону жизни, где есть тайна сна мертвого, тайна сна живого, а в тайне той — видимое и невидимое. На ту сторону жизни, где стоит изба одинокая. Есть там тайная келья, в ней сидит Судьба Птахова, а пред ней свеча жизни его горит. Тебя, Судьбина, заклинаю — призови сразу трех: смерть, тоску и кручину — закажи им с сего часа беречь-хранить 'чашу спасения' Птахову, чтоб отступила от него Тьма черная, зла злее… Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю…
Сжала изо всех сил толстую свечу, чувствуя, как истекает через плотно сомкнутые пальцы сила, как плавится, меняя очертания, податливый воск от жара рук, краем глаза наблюдая, как мечется зависшая над Птахом тень, как рвется, словно пес шелудивый с цепи. Разжала Людмила руки, глянула, что получилось — перед ней предстала миниатюрная фигурка из воска, как две капли воды похожая на бесенка, даже губы растянула в едкой усмешке, будто сомневалась, что удастся ведьме задуманное.
Звонко тенькнула над головой туго натянутая струна. От резкого звука заломило зубы. Услышали, отозвались все-таки… Пора…
Отскочила спешно, чтоб не задело её ненароком.
