«Брат» полез обниматься, бормоча:
— Не в Свердловске, а в Ивделе, — но быстро отлип и удалился с компанией, клятвенно пообещав вечером ждать на вокзале. На ходу уже через плечо пригрозил Саше:
— Если б не кент по лагерю, показал бы я тебе командировку, задохлик.
Дождавшись завершения инцидента, из-за угла показался милиционер и, приблизившись, потребовал документы.
— А сюда зачем из Донецка пожаловали? — спросил он, изучив паспорта. В каждом его движении сквозило сознание собственной значимости.
— У нас товарищ в Возвышенке живет, мы к нему едем, — спокойно ответил Саша.
— В Возвышенку, ага… — мямлил милиционер. Придраться было не к чему, и утратив к нам интерес, он двинулся в сторону вокзала.
— Ну и ну… — Алик скривился. — Это в городе, а уж в Возвышенке, в этой дыре, видно сразу бьют по морде, не спрашивают. Вот что, оставляйте мне показуху, деньги — попробую я в Булаево. Устроюсь в гостинице и начну действовать. Не пойдет работа — переберусь к вам.
На том и порешили. В юркий «пазик» билеты продавались без мест. Аборигены были в курсе дела и оккупировали автобус заранее. Пришлось стоять. За окном поплыли ровные, как стол, заснеженные поля с островками деревень и жидкими перелесками. Возвышенская автостанция представляла собой синюю облупленную будку с лохмотьями посеревших объявлений о продаже домов.
— Скучища, аж зубы ломит, — североказахстанские пейзажи Сашу не вдохновляли. — Пять часов, а уже темно. Скорей бы в кровать.
Предстояло еще разыскать гостиницу. Мы расспрашивали старуху-казашку в плюшевой шубе с крупными серебряными пуговицами, какого-то парня в очках, но они только руками разводили.
Тут на наше счастье подвернулась почтальонша. Бойкая краснолицая бабенка привела нас к двухэтажному строению из силикатного кирпича безо всякой вывески. Входные двери украшал массивный висячий замок.
— Да вы к администраторше зайдите. Нету постояльцев. Чего ей в гостинице мыкаться? — почтальонша указала на угловой домик за синим штакетником: точь-в-точь как на сентиментальных немецких открытках. Убери антенну — и никто не поверит, что сейчас конец двадцатого столетия.
Сын хозяйки Федя — рослый смешливый парень, охотно вызвался поселить нас. Отпер гулкую пустую гостиницу, нашел постельное белье. Радуясь неожиданному развлечению, он уселся в номере и уходить не собирался.
— Я как увидел вас, сразу подумал — рано в этом году «грачи» прилетели. Так у нас шабашников называют. Через недельку много слетится забивать объекты. А из Донецка вашего только позавчера ансамбль был. «Четыре Ю» называется. Ничего играли, девка у них клевая, все на месте. И насчет выпить ребята не промах. Бутылок пустых после них на десятку сдали с матушкой. Кстати, у нас без знакомства посуду не примут, и не пробуйте. Ну, ладно, отдыхайте, не буду мешать.
Федя вышел. Наступила тишина. Caшa раскинулся на кровати, закрыл глаза. Не хотелось ни пить, ни говорить. Клонило в сон.
Еще в колонии я много думал о снах. Человек во сне может преодолевать любые расстояния, совершать возможное и невозможное. Одним словом, сон — вторая жизнь. И как милосердно распорядилась природа — жалкий шут, бряцающий бубенцами, может увидеть непередаваемо чудесный сон, а король под своим парчовым балдахином всю ночь промается в душных кошмарах. Вот где настоящее равенство.
А что значит сон для заключенного — единственная возможность хоть на миг ускользнуть на свободу от тупого однообразия жизни в зоне!
И потом — иеполнение желаний. Если бы! наши желания не исполнялись хотя бы во сне, мы, вероятно, давно сошли бы с ума. Вот я внушил себе, что увижу смазливую деваху, пусть не такую, как в ансамбле «Четыре Ю», подойдет и попроще — и она уже входит в номер и начинает зачем-то рыться в наших вещах.
— А вы привезли фото, мальчики? — недоуменно спрашивает она. Сгорая от желания, я шепчу:
— Иди сюда, глупая, — пока они спят!
Но девушка сосредоточенно вглядывается в фотографии, которые невесть как оказались в ее руках. Снимки светятся ровным голубоватым светом.
— О, вот она! — восклицает ночная гостья и протягивает мне фотографию мамы. Мама в ситцевой косынке, это старая фотография. Внезапно девушка рвет карточку. Я бросаюсь к ней.
— Дура, что ты наделала?!
Но она наваливается на меня душной грудью, бесцеремонно заголяется. Я волоку ее в кровать. Только бы не услышали приятели, как она сладострастно стонет, раскидывая белые ноги с круглыми коленями…
— Ну, ты и даешь, старик! — Саша приподнялся в своей кровати. — Ты чего стонешь?
Утром после неожиданно сносного завтрака в столовой, мы с папками под мышкой, словно клерки, отправились на работу. Выпитые перед завтраком сто пятьдесят согревали — и кстати, на улице было ниже тридцати. В первый дом вошли вместе. Удивленный взгляд молодой женщины, собирающей на работу мужа, сменился улыбкой:
— Фотографии? Дочурку надо, свадебную неплохо было бы увеличить…
Снимок девочки оказался неподходящим. Глаза вышли смазанными, при увеличении изображение должно было только ухудшиться. Взамен Саша уговорил женщину заказать портрет хозяина дома по старой армейской фотографии.
— Ну, всего вам хорошего. Ждите через месяц. Стоить будут двадцать восемь рублей, потому что групповой снимок — дороже.
Выйдя на улицу, Саша победно посмотрел на меня и подмигнул, довольный удачным началом.
— Пойдем по двум сторонам улицы, — сказал он, — кто раньше закончит, двинется навстречу другому. Ну, с богом. И помни. Первое — смело заходи во двор, не топчись у калитки, но и про собак не забывай. Второе — почаще улыбайся и повторяй — денег вперед не берем. Третье — аккуратно записывай все, что хочет клиент видеть на портрете: изменить костюм, соединить два снимка в один, какой цвет волос и глаз. Ретушеры часто не обращают внимания на эти пометки, но человек Должен чувствовать внимание к себе. Большинство из них до последнего момента считают, что мы сделаем цветную, а не раскрашенную фотографию. Еще. Пока мы не привезли готовую работу, милиция ровным счетом ничего не может: денег ни у кого не брали. Один двор пустой, второй. В третьем — заказ. Три портрета. Поначалу меня бесили все эти замки на дверях, детишки, оставленные дома взаперти. Потом дело пошло. Доброжелательный интерес людей поднимал настроение. Во время коротких перебежек по улице прохватывало холодом. Снег на ботинках таял, и скоро они промокли. Я не чувствовал сырости, пересчитывая в уме заказы: «семнадцать, двадцать, двадцать пять». Недурно: за два часа работы семьдесят пять рублей!
— Можно вас на минуточку, молодой человек, — ко мне шел мужчина средних лет в черном коротком полушубке и форменных милицейских брюках. Екнуло сердечко. Такими далекими показались рассуждения Гурама о безопасности предприятия, о том, что неуплата налогов считается преступлением только на Западе.
— Вам моя жена заказала два портрета. Хотелось бы знать, в чьих руках оказались дорогие для меня фотографии. Есть у вас документы?
Жесткий взгляд мужчины не сулил ничего хорошего.
— Паспорт в гостинице. Фамилия моя Лемешко, приехал из Москвы, работаю выездным фотографом. Удостоверение у бригадира. Он на соседней улице. Если опасаетесь за фотографии, возьмите их назад, — я раскрыл папку, не чувствуя холода.
— Ну, ладно, не будем на улице. Побеседуем вечером в гостинице.
Он ушел узкой тропкой, скрипя снегом, к дому, где я получил заказ на два портрета — молодой женщины и ее мужа.
Сашу мой рассказ расстроил.
— Надо сматываться, пока не поздно.
Собрать вещи, добраться до автостанции, чтобы прочесть объявление о заносах на дороге и отмене движения автобусов — дело нескольких минут. Метель не унималась, не могло быть и речи о попутках.
