– Значит, все-таки Кормилин…
– Нет, – Реваз виновато развел руками, словно сожалея о возникшей накладке. – Предположительно Саркисов Григорий Вазгенович.
– Какой Саркисов? – упавшим голосом переспросил Голиков, тщетно пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
– За подкладкой куртки погибшего Приходько обнаружил провалившуюся туда доверенность на имя Саркисова, по которой тот должен был получить оборудование для АХЧ таксопарка. Вы к этому времени еще не вернулись в управление. Капитан Пошкурлат связался с таксопарком и выяснил, что Саркисов работает там кладовщиком. Капитан сразу поехал туда.
«Мог бы догадаться поставить меня в известность», – разозлился майор, но не подал виду.
– Размер обуви потерпевшего вы установили?
– Так точно. Размер самый ходовой – сорок первый.
– Совпадает со следами на месте убийства Моисеева, – заметил Голиков. – Плюс пистолет.
– И в квартире Северинцевой были такие же отпечатки, – как бы невзначай дополнил Реваз. – Тут есть над чем призадуматься.
– Дурень думкой богатеет… – нахмурился майор.
– Я не понимаю здесь юмор!
Когда Реваз обижался, он моментально начинал коверкать речь.
– Дорогой, кому сейчас до юмора, – махнул рукой Голиков. – Следственный эксперимент помог что- нибудь прояснить?
– Смотря что считать «прояснить», товарищ майор, – оживился Мчедлишвили. – Если бы угол наклона пистолета относительно вертикальной плоскости изменился хоть на несколько миллиметров, пуля попала бы в Серова. И тоже в голову.
– Значит, мы не можем с достоверностью утверждать, коro хотел убрать преступник – Границкого или Серова.
– Искажение оконного стекла, разность освещенности на улице и в помещении – все это создает достаточно серьезную неопределенность.
– К неопределенности нам не привыкать, – с горькой иронией произнес Голиков. – Ну что ж, будем считать, что с черновой работой на сегодня вы справились. Если выяснится что-то новое – я или у себя, или у Коваленко.
«Итак, третий человек из таксопарка! – думал майор. – Саркисов безусловно знал Границкого, который, в свою очередь, был сменщиком Моисеева. Тут просто обязана просматриваться закономерность».
С момента разговора Голикова с Пошкурлатом прошло чуть более часа. За это время в фотолаборатории увеличили и размножили привезенный капитаном довольно четкий снимок Саркисова размером 3x4, а также несколько фотографий Границкого, изъятых у него в доме во время обыска. Снимки в экстренном порядке были отправлены в Южноморск и Чулым на предмет опознания.
Майор с нетерпением ожидал результатов обыска в квартире Саркисова. Собственно, он хотел принять в нем личное участие, но на 16.00 Николай Дмитриевич назначил совещание. Оставалось ждать.
Подобно настройщику рояля, перебирающему клавиши инструмента, Голиков мысленно переходил от одного события к другому, возвращался назад, стараясь определить, какая же нота фальшивит, в каком месте перетерлась туго натянутая струна.
«След прибывшего в город Бороховича затерялся, Кормилин сбежал… Да, нужно было проявить большую твердость, поговорить с Вороновым, убедить Коваленко, и сейчас Иван Трофимович находился бы не в розыске, а, здесь, в этом кабинете. И не стоял бы неприступным завалом вопрос о виновности тех или иных лиц. Но ведь не объяснил, не убедил…»
Размышляя, майор вертел в руках увеличенный снимок Саркисова. Хищный заостренный нос, выступающий вперед подбородок, надменные узкие губы, чуть заметные мешки под глазами… Голикова не покидало ощущение, что где-то он уже видел это лицо. Но вот где?…
Нахмурившись, майор достал из сейфа уголовное дело и из конверта извлек фоторобот, выполненный за сотни километров отсюда. Нечеткие штрихи, расплывчатость линий – как будто художник второпях сделал халтуру. И все же… Что-то общее наблюдалось между обеими фотографиями, какое-то отдаленное сходство.
Голиков глубоко вздохнул. Преступник опережал события, мельтешил впереди, как мираж в пустыне, как зыбкая тень на воде.
«Парадоксально! Чем больше мы узнаем, тем больше увязаем в фактах и запутываемся. Каждое новое ответвление расследования оканчивается глубоким обрывом. Наметилась прямо-таки какая-то систематика опережений и непонятных, дьявольски хитрых подтасовок. Сперва «Жигули» Баринова. Хорошо, псевдоугон можно было продумать заранее. Потом Тюкульмин. Ладно, допустим, с ним расправились по ходу дела. А Северинцева? Странно. Кто мог знать, что мы заинтересуемся одинокой, неказистой, невыдающейся женщиной? Именно знать, другие предпосылки мотива преступления, увы, не объясняют. Видимо, не все наши сотрудники помнят о своем служебном долге. Взять хотя бы того же Сорокотягу. За Кормилиным мы не уследили. Замдиректора фабрики в последний момент успел ускользнуть, как угорь между пальцами. И, конечно, случай с Границким, который спьяну сболтнул о Тюкульмине, разве не есть факт чудовищного опережения?!»
Майор убрал со стола фотографии, похлопал себя по карманам и полез в нижний ящик стола за «резервной» пачкой «Беломора».
«Возникает вздорная, на первый взгляд, идея – может, нельзя было отпускать Кормилина еще тогда, во время первого допроса? Мы ведь этим допросом Ивана Трофимовича и предупредили. Хотя почему мы? Баринов через нас предупредил, посредством ничего не объясняющего заявления заставил нас дать Кормилину информацию к размышлению. Но это уже из области своего рода высшей математики…»
Сделав несколько глубоких затяжек, Голиков бросил дымящийся окурок в пепельницу.
