коричневой расхлябицы.
Потом выпал первый снег, превратив наши места в сказочную страну сверкающего на солнце снега. Однако мне было не до этой красоты. Миновало Рождество, а у меня не было ни радости, ни надежды на счастливое будущее. Так же начался и новый 1876 год.
Мама не приставала ко мне, понимая, что мне необходимо одиночество. А мне было довольно, что она рядом и всегда готова поговорить со мной, стоит мне этого захотеть, а тем более утешить или дать совет. Папа тоже с уважением относился к моему горю. Сомневаюсь, чтобы они оба осознавали, как сильно я люблю Тень и как готова бежать за ним хоть на край света. Мама, скорее всего, думала, что я ослепла от любви, и надеялась на счастливый исход. По ее мнению, я должна была в конце концов поумнеть и выйти замуж за Джошуа. Правда, она ни разу не сказала это вслух.
Во второй половине января ярко светило солнце и было довольно холодно, но как приятно было прогуляться по свежему морозцу. Я вывела Нелли, и она бегала по двору, как молодая кобылка, скользя и спотыкаясь на снегу. Однако даже ее забавные движения не веселили меня.
Через несколько дней на нашем форпосте появились кавалеристы, и они стали первыми солдатами, которых мы увидели со времени нашего переезда в долину. У одного из них, по фамилии Макинтош, было для меня письмо. От Джошуа. Он целым и невредимым добрался до форта Линкольн и теперь служил там под командованием майора Рено. Джош коротко описал, чем они занимаются целыми днями. Это была монотонная и тяжелая работа по превращению обыкновенного парня в опытного солдата. Тон письма был несколько приподнятый, и я поняла, что он в восхищении от Джорджа Армстронга Кастера, сумевшего стать идолом новобранцев. Даже в нашем захолустье мы имели представление о Кастере.
Он учился в Вест-Пойнте, откуда вышел в 1861 году, и во время Гражданской войны своей смелостью и любовью к сражениям заслужил звание генерал-майора, хотя ему исполнилось тогда всего двадцать пять лет. После окончания войны он в чине генерал-лейтенанта служил в Канзасе в форте Рили, где завоевал неувядаемую славу врага краснокожих. Теперь он переехал в форт Линкольн и готовился к походу против сиу, собираясь поставить их на колени, чего бы это ни стоило.
Он был в то время романтической фигурой, и, читая письмо Джоша с описанием Кастера, я не знала, какой портрет этого человека с длинными светлыми волосами справедлив. Тот, на котором Джош живописал его храбрым воином, или тот, что живописал как-то вечером Тень, на котором он был невежественным и честолюбивым убийцей, вырезавшим в одночасье все спавшее население в деревне шайенов в долине Вашита?
Еще Джош написал, что в декабре всем племенам, живущим на Равнине, был объявлен ультиматум. Они должны были сдаться и переселиться в резервацию до тридцать первого января, иначе их объявляли врагами и поступали с ними соответствующим образом.
Джош был уверен, что из-за плохой погоды и плохого сообщения племена никак не смогут выполнить ультиматум и войны не миновать. Под конец он сообщил, будто до него дошел слух, что армия устала вести бесконечные бои с сиу и решено стереть их с лица земли. Вот придет весна и начнется новая кампания по выселению сиу с их земель…
Я отложила письмо Джошуа в сторону. Сиу и шайены были союзниками, и словно чья-то ледяная рука сжала мне сердце, когда я вспомнила, что мне говорил Тень.
Вконец расстроившись, я вновь взяла письмо Джошуа и прочитала последние несколько строк:
Я отложила письмо и задумалась о том, что Джошуа и Тень советовали моему отцу одно и то же. Похоже, два дорогих мне человека, которых я любила не меньше отца, должны были сойтись лицом к лицу в Черных горах. Мне не хотелось думать, кто из них останется в живых, но я не сомневалась, что в долине все меня осудят, если узнают, за кого я молюсь горячее всего.
Хоби Браун и его сыновья жили у нас всю зиму, и нам не было в тягость принимать их. Джон, самый старший, оказался искусным охотником и умудрялся бесперебойно снабжать нас мясом, Бенджамен владел даром художника, и мы провели много вечеров, наблюдая за тем, как он работает. Его сценки из жизни здешней природы были такими живыми, что так и тянуло коснуться их рукой. Особенно мне понравилось, как он изображал краснохвостого ястреба, потому что он напоминал мне о Тени. Пол играл на банджо и музыкой скрашивал наши бесконечные зимние вечера. Самый младший, Дэвид, был прирожденным клоуном. Мы хохотали безудержно, стоило ему завести свои дурацкие рассказы или стихи, в которых не было ни на грамм смысла.
Больше всего я подружилась с Дэвидом. Мы часто разговаривали о прочитанных книгах и о далеких странах с экзотическими названиями и странными обычаями. Он никогда не спрашивал, почему я грустная, но однажды вечером взял мою руку в свою и тихо сказал: «Анна, если тебе вдруг захочется поговорить, вспомни обо мне».
Неизменная веселость Дэвида со временем победила мою неулыбчивость, и я вновь захотела смеяться. Жизнь начинала обретать для меня смысл.
Наконец пришла весна. Один день был пасмурным и холодным, другой – солнечным и теплым. Снег таял. Папа вновь занялся делами. Распускались мамины цветы. Хоби Браун и его мальчики начали поговаривать о строительстве нового дома, и папа предложил им любые инструменты, какие только могут понадобиться. Пол Браун сделал предложение Лусинде Бейли, и они назначили свадьбу на конец июня.
Мы с Дэвидом много времени проводили вместе, гуляли в лесу и на берегу реки, радуясь, что больше не надо сидеть в четырех стенах. Однажды днем, когда мы расположились на полянке позавтракать, Дэвид предложил мне стать его женой. Мне очень хотелось принять его предложение, потому что он нравился мне, но я не могла заставить себя сказать «да». Как бы он мне ни нравился, как бы я ни радовалась его обществу, как бы ни смеялась благодаря ему, я его не любила и знала, что никогда не полюблю.
– Дэвид, я не могу, – с грустью проговорила я. – Прости меня, но поверь, я правда не могу.
– Ну, не будь такой мрачной, – весело отозвался Дэвид. – Ведь это же мне отказали, а не тебе.
– Ох, Дэвид, ты когда-нибудь бываешь серьезным?
– Не знаю. Как-то не пробовал.
– Вот и прекрасно. Значит, мы друзья?
– А мы не могли бы стать кузенами, которые целуют друг друга в щечку? – лукаво спросил он, и я не удержалась от смеха, когда он потребовал «законный» поцелуй.
Чем лучше я узнавала Дэвида, тем печальнее мне было, что я не могла его полюбить, потому что мы отлично подходили друг другу по возрасту и по характеру. Я даже решила, что если он еще раз попросит моей руки, то я, наверное, соглашусь: слишком мне было одиноко и хотелось кого-то любить. Наверное, для замужества любовь совершенно не обязательна. Если надо прожить с человеком всю жизнь, то лучше не любить его вовсе, потому что те, которых мы любим, почему-то всегда делают нам больно. А я твердо решила больше не мучиться.
Я часто думала о Тени, хотя совсем не вспоминала его предсказания насчет войны. Несчастья прошедшего года остались далеко позади. В долине все были заняты делом. Мужчины пахали землю и сеяли зерно, а женщины, радостные, готовились к свадьбе Лусинды. Мама взялась подогнать для нее платье миссис Бейли, и в один прекрасный день я надела его посмотреть, как буду выглядеть в качестве невесты.
Не отрывая глаз от своего изображения в большом зеркале на первом этаже, я приколола фату и представила, как стою рядом с Тенью перед священником.
– Вот здорово! Да ты просто красавица! – воскликнул кто-то за моей спиной, и когда я вернулась из мира грез, то увидела улыбающегося Дэвида.
– Ты будешь прелестной невестой, – вдруг охрипнув, проговорил он. – Надеюсь, тот, кто тебя получит, поймет, какую драгоценность подарила ему судьба.
– Ох, Дэвид, – прошептала я, покрываясь краской под его откровенно восхищенным взглядом.
Наверное, рискни он тогда меня поцеловать, я бы позволила ему, но в комнату в поисках папы вошла
