мальчишкой, выросшим на ферме в окрестностях Колумбуса в штате Огайо. А в Париже все были такие радикальные, вызывающе-яркие, совершавшие из-за других необдуманные поступки.
— Странно, почему никто не помнит о нормальных жизненных правилах, — сказал он мне однажды. — Ведь я тоже был на войне. Теперь же все стало по-другому, в чем же дело? — Он стал серьезным. — Я тоскую по хорошим, старомодным, честным людям, которые пытаются что-то сделать в своей жизни. Просто сделать, не принося вреда другим. Я понимаю, что выгляжу дураком.
— Уверена, ты хотел бы найти девушку, похожую на твою мать.
— Может быть. Мне хочется, чтобы все снова обрело смысл. Давно этого уже нет.
Я и раньше понимала его, но когда он провожал меня в гостиницу, я особенно остро чувствовала нашу схожесть. Мне тоже хотелось, чтобы все обрело смысл. Больше всего на свете.
— Как ты, дружок? — спросил он.
— Лучше некоторых. Вот Гарольд действительно бедный.
— Бедный Гарольд? А как же Пэт? У него больше прав на Дафф.
— Мне кажется, у него с Дафф довольно свободное соглашение, — сказала я. — Дафф потащила Гарольда на Ривьеру, провела с ним две недели, а теперь удивляется, что он тоскует по ней, как молочный теленок, и совсем потерял голову — больше, чем Пэт. Это жестоко.
— Не думаю, что Дафф намеренно жестока. Мне она показалась грустной.
Мы вышли на угол, где уже закрывался Mercado.[12] Одна женщина складывала корзины, другая горстями ссыпала кроваво-красный чилийский перец в холщовый мешок. Рядом в пыли сидела маленькая девочка с цыпленком в руках и что-то ему напевала. Я замедлила шаг, чтобы подольше посмотреть на нее. Красивые черные волосы обрамляли ее сердцевидное личико. Распевая песенку, она гладила цыпленка и, похоже, ввела его в гипнотическое состояние.
— Ты смотришь на нее так, словно хочешь съесть. Наверное, скучаешь по Бамби?
— Ужасно. Легче, когда не думаю о нем. Иногда я внушаю себе, что во мне два человека. С ним я — мама, а здесь — кто-то совсем другой.
— Хэдли Хема.
— Возможно. А может, своя собственная Хэдли. — С этого места уже были видны разрисованная арка гостиницы «Ла Перла» и оплетенная бугенвиллией ограда. Я остановилась и повернулась к Дону. — А почему ты не волочишься за Дафф, как все?
— Не стану отрицать, Дафф — лакомый кусочек, и поддаться соблазну не трудно. Она уже попросила меня позаботиться о ее счете в гостинице, ведь теперь ей неловко просить об этом Гарольда. Может, она и к Хему обращалась.
— Не удивлюсь.
— У тебя с Хемом все хорошо? Ведь не такой же он дурак, чтобы оставить тебя ради титулованной особы в облегающем свитере, разве не так?
Я вздрогнула.
— Может, выпьем чего-нибудь?
— Прости, мне не следовало так говорить. Я очень высокого мнения о тебе и Хеме. Если уж у вас не сложится, что говорить о нас, грешных?
— Ты чудо, Дон, — сказала я и, приблизившись, поцеловала его в щеку. Его кожа была чисто выбрита — гладкая, как у ребенка, и от него пахло приятной свежестью.
— Ты самая лучшая, — произнес Дон с чувством, возвращая поцелуй. Он легко и целомудренно прикоснулся к моей щеке, но потом придвинулся ближе и поцеловал в губы. Оторвавшись, он вопросительно посмотрел на меня увлажненными глазами: — Не думаю, что ты тоже любишь меня, даже немного.
— Хотела бы я, чтоб так было. Ситуация обрела бы равновесие. — Я обняла и прижала Дона на миг к себе, ощущая его разочарование и смущение. — Мы здесь все сходим с ума.
— Ты не сердишься на меня?
— Нет. Думаю, теперь мы стали еще ближе друг другу.
— Как хорошо ты сказала! Я знал, что не ошибся в тебе. — Он отстранился и откинул волосы, падавшие мне на глаза. — Надеюсь, Хем понимает, каким сокровищем обладает.
— И я тоже, — с этими словами я вошла в гостиницу. В холле хозяйка покрывала платком клетку с птицей.
— Он не любит фейерверк, — объяснила она, заматывая плотнее решетку. — Сразу начинает выщипывать себе перья. Видели такое?
— Да, сеньора, — ответила я, направляясь к лестнице. — Пришлите мне наверх, пожалуйста, бренди.
Она оглянулась посмотреть, кто за мной идет, и я прибавила:
— Только один стакан.
— Сеньора хорошо себя чувствует?
— Не очень, — сказала я. — Но бренди мне поможет.
32
На следующее утро, когда я проснулась, Эрнеста уже не было в номере. Я слышала, как он вернулся поздно ночью, но не пошевелилась и не заговорила с ним. К семи я умылась, оделась и спустилась в кафе при ресторане, где Эрнест допивал кофе.
— Я заказал тебе яичницу с ветчиной, — сказал он. — Есть хочешь?
— Ужасно, — ответила я. — Чем закончился вчерашний вечер?
— Дружным весельем и пьянкой.
— Весельем и пьянкой или просто пьянкой?
— К чему ты ведешь?
— Ни к чему.
— Какого черта! Почему прямо не скажешь?
— Я даже кофе еще не пила, — сказала я. — Нам что, нужно обязательно ссориться?
— Ничего нам не нужно. Да и время поджимает.
Вниз спустился Билл и придвинул к нам стул.
— Жутко хочется есть, — признался он.
— Ну, пошли по кругу, — сказал Эрнест и, подозвав официанта, заказал ему еще одну яичницу, кофе с молоком и подписал чек. — Пойду распоряжусь насчет билетов. Увидимся на месте.
Он ушел, а Билл остался сидеть. Держался он очень застенчиво.
— Что же все-таки было вчера вечером?
— Ничего, что хотелось бы вспоминать, — ответил он.
— Тогда не вспоминай.
— На самом деле всего я не знаю. Гарольд что-то сказал Пэту, а потом вспыхнул Хем и ужасно обругал Гарольда. Было неприятно.
— Догадываюсь.
— Подошедший Дон пытался утихомирить страсти, но было слишком поздно. Гарольд позвал Эрнеста на улицу, чтобы разобраться.
— Гарольд? Может, позвал другой?
— Нет. Но атмосфера накалилась.
— С Гарольдом все в порядке?
— Абсолютно. Они даже не прикоснулись друг к другу.
— Слава Богу.
— Говорят, Хем предложил подержать очки Гарольда и это ослабило напряженность. Они рассмеялись, почувствовав себя круглыми дураками за то, что затеяли эту склоку.
— Что с нами происходит, Билл? Можешь мне объяснить?
— Если б я знал! — сказал он. — Для начала — мы слишком лихо пьем. И многого хотим, не так ли?
