— Джентльмен — пожалуй, единственное, чем я не являюсь, — заявил Скотт, поворачиваясь к нам. — Я также не так хорош, не так умен и не настолько пьян, чтобы проводить время с такими людьми, как вы.
Джеральд побледнел и что-то шепнул Саре.
— Послушай, Джеральд, старина. Как насчет того, чтобы накормить человека устрицами? Я умираю с голоду.
Джеральд бросил на него ледяной взгляд и снова повернулся к Саре.
— Сара, — попытался Скотт привлечь к себе внимание женщины. — Пожалуйста, посмотри на меня. Ну, пожалуйста.
Но она никак не реагировала, и тогда Скотт схватил со стола стеклянную пепельницу и швырнул ее. Пролетев над плечом Джеральда, пепельница попала в пустой столик за его спиной. Сара вздрогнула. Спасшийся от удара Джеральд заорал, чтобы Скотт прекратил хулиганить. Скотт сграбастал и кинул еще одну пепельницу — та, ударившись о столик, отлетела в сторону и со звоном разбилась.
Казалось, Зельда ничего не замечает, но мы были смущены и испуганы.
— А ну, пойдем, — сказал вдруг решительно Эрнест, подошел к Скотту и, взяв того за локоть, помог подняться. — Потанцуем немного, — с этими словами он увел Скотта с террасы и по ступенькам спустился с ним на пляж. Все смотрели им вслед, кроме Зельды, которая подчеркнуто внимательно изучала живую изгородь.
— Соловей, — сказала она. — Что это было — видение или ожившая мечта?
Арчи Маклиш, откашлявшись, сказал:
— Ну да.
Ада прикоснулась к его кудрявым волосам легко, словно они были стеклянными, а я смотрела вдаль, где темнело черное, как небо, таинственное море. Прошло много лет, прежде чем официант принес счет.
Утром я долго спала, зная, что Бамби в надежных руках Мари Кокотт. Спустившись вниз, я увидела Скотта и Эрнеста, они сидели за длинным столом в нашей столовой, а перед ними лежала стопка копировальной бумаги.
— Скотту пришла в голову отличная мысль, — сказал Эрнест.
— Доброе утро, Хэдли, — приветствовал меня Скотт. — Прости за вчерашний вечер и все остальное. Я просто осел, правда?
— Правда, — сказала я и засмеялась с облегчением и неподдельным теплом. Трезвый Скотт был благоразумным и надежным и еще таким утонченным и благородным человеком, о котором можно только мечтать. Я пошла за кофе и вернулась, чтобы услышать, в чем же заключалась отличная мысль.
— На первых пятнадцати страницах «Солнца» дается автобиография Джейка, история отношений Брет и Майкла, но все это повторяется или раскрывается позже. Скотт предлагает сократить, убрав начальное изложение.
— Мне кажется, это сработает, — сказал серьезно Скотт, склонившись над кофе.
— Я всегда то же самое говорил о рассказах — чем меньше объяснений, тем лучше. Там все и так есть, а если нет, то ничего не изменишь. Описание замедляет действие или совсем его разрушает. А сейчас у меня есть возможность узнать, обстоят ли так же дела в более крупной форме — в романе. Что ты думаешь, Тэти? — Глаза Эрнеста сверкали, он казался очень молодым — как тот юноша, с которым я познакомилась в Чикаго, и потому я улыбнулась, несмотря на то что чувствовала.
— Мне кажется, замечательная мысль. И ты ее великолепно воплотишь на практике. За дело!
— Ах ты, моя девочка!
Мне хотелось сказать: «Не забывай этого! Я все еще твоя лучшая девочка».
Я вышла с чашкой кофе на террасу и стала смотреть вдаль, поверх крыш городка, на ярко-синее, безмятежное море. Ни чайки, ни облачка. За моей спиной мужчины, склонив головы, опять приступили к работе, дотошно обсуждая каждую мелочь: ведь шла операция на сердце, и для них, хирургов, ничего важнее ее не было. Скотт мог чудовищно, ужасно напиваться; Эрнест мог жестоко обходиться с теми, кто помогал ему и любил, но все это не имело никакого значения, когда шла операция. Ведь для обоих существовали только пациент на операционном столе и работа, работа, работа.
За неделю после возвращения Эрнеста из Мадрида у нас установился режим, вполне нас устраивавший. Утром на террасе мы пили херес с печеньем, как и Мерфи на вилле «Америка». В два часа, пока Бамби спал или играл с Мари Кокотт, ехали обедать с Мерфи или Маклишами. Когда наступало время коктейля, на нашу подъездную аллею въезжали три автомобиля, так как мы снова объявили карантин и пытались его соблюдать — с передачей деликатесов и выпивки сквозь решетку в заборе.
Первые дни Эрнест упорно работал, пока не понял, что полностью уединиться не удается, а возможно, ему этого и не хочется. Скотт вновь пробовал завязать с алкоголем, но затея с треском провалилась. Они с Эрнестом много говорили о работе, но ни тот ни другой ничего не писали. Они загорали на пляже и, как губки, впитывали похвалу своим талантам, в изобилии изливаемую семейством Мерфи.
Сара была настоящая красавица с выразительными глазами и коротко подстриженными пышными волосами с рыжеватым оттенком. Скотт и Эрнест добивались ее внимания, а Зельда не терпела конкуренции. Ее раздражение росло с каждым днем, но она не могла направить его против Сары. В конце концов, они были подругами и союзницами, и потому свои колкости она приберегала для Эрнеста.
Зельда и Эрнест всегда недолюбливали друг друга. Он считал, что у нее слишком большая власть над Скоттом, что она по натуре разрушительница и вдобавок не совсем в своем уме. Она же была уверена, что Эрнест только изображает из себя мачо, пытаясь скрыть под фальшивой мужественностью слабое женское начало.
— Мне кажется, ты влюблен в моего мужа, — сказала она однажды вечером, когда мы сидели на берегу, крепко перед этим выпив.
— Хочешь сказать, мы с ним голубые? Круто, — отозвался он.
Последовал жесткий взгляд темных глаз Зельды.
— Не он, — сказала она. — Только ты.
Я думала, Эрнест ее ударит, но она пронзительно рассмеялась и, отвернувшись, стала сбрасывать с себя одежду. Скотт, увлеченный разговором с Сарой, мгновенно переключился на жену.
— Какого черта ты это делаешь, сердце мое?
— Играю на твоих нервах, — ответила она.
Справа от нашего небольшого пляжа из моря выступали скалы. Самый высокий камень возвышался футов на тридцать, или даже больше, над водой, которая здесь всегда была бурной и образовывала водоворот над скрытыми в глубине острыми выступами. Туда и поплыла решительно Зельда, а мы с любопытством следили за ней. Что она сделает?
Достигнув цели, она легко забралась на скалу. Скинув одежду, Скотт устремился за ней, но она, опередив его, с боевым индейским кличем нырнула в волны. Пока Зельда находилась под водой, мы пережили ужасный момент, не зная, жива ли она. Но тут раздался веселый смех — Зельда вынырнула на поверхность. В этот вечер луна ярко светила, и мы хорошо видели очертания обоих тел. И слышали сумасшедший смех, с которым Зельда карабкалась на скалу, чтобы повторить прыжок. Скотт следовал за ней, оба были так пьяны, что могли с легкостью утонуть.
— С меня хватит, — сказал Эрнест, и мы пошли домой.
На следующий день, когда мы обедали на террасе, атмосфера оставалась напряженной, пока Сара не попросила:
— Пожалуйста, не пугай нас больше так, Зельда. Это очень опасно.
— Но, Сара, — сказала Зельда, невинно, как школьница, хлопая ресницами, — разве ты не знала? — мы не верим в самосохранность.
В течение последующих дней, когда Полина атаковала нас письмами сначала из Болоньи, а потом из Парижа, я задумалась: верим ли мы с Эрнестом в самосохранность — можем ли бороться за то, что имеем. Возможно, Полина сильнее нас. Лестью она прокладывала себе путь, жаловалась, что находится так далеко
