Он вздохнул с облегчением, видя, как преследователи снова садятся на лошадей и направляются на юг, к границе. Рано или поздно, как понимал Тайри, Броуди поймет свою ошибку и повернет назад. Но сейчас не стоило об этом тревожиться. С ухмылкой Логан поднялся на ноги и начал спускаться с дюны.
На полпути он споткнулся и полетел вниз с пологого песчаного склона. Он пролежал добрых пять минут, размышляя о том, не стоит ли ему попросту свернуться калачиком и ожидать прихода смерти. Но он был не из тех, кто легко сдается. Он поднялся на ноги и снова двинулся на север – высокий, темноволосый, одетый в штаны из грубой джинсовой ткани и клетчатую рубашку, которые где-то по пути стянул с веревки, где сушилось белье. Одежда, правда, оказалась не его размера. Его длинные ноги торчали из коротких штанин, а рубашка была слишком тесной и узкой для его широких плеч. Логан не был красив в обычном понимании этого слова, но обладал неким обаянием мужественности, которое многие женщины находили неотразимо привлекательным: чернильно-черные длинные волосы слегка вились на затылке, большой рот, четко очерченная нижняя челюсть, что говорило об упрямстве, прямой нос, глаза удивительного желтого оттенка… Сейчас, когда он постоянно щурился на солнце, они казались похожими на щелочки, лицо его заросло густыми усами и бородой.
Боль в боку пронизывала его через равные промежутки времени с такой же неукоснительной точностью, как следуют друг за другом удары военного барабана апачей, но он продолжал идти. Лицо его превратилось в непроницаемую маску и ничуть не выдавало страданий, которые он испытывал всякий раз, когда его окатывала волна боли. Прерия походила на духовку: солнце было разожженным пламенем, а он сам подобен куску медленно поджаривающегося мяса. И эта мука будет продолжаться, пока тело его не обуглится, пока пустыня не вытянет из него все жизненные соки, оставив только сухой остов.
Переставлять словно налитые свинцом ноги также стоило отчаянных усилий. Оступившись, Логан снова упал, рана снова начала кровоточить, и он почувствовал, как теплая липкая жидкость заструилась по левому боку. Тело запульсировало, пронизываемое острой болью. Он напомнил себе, что это ничтожная цена за обретенную им свободу. И если ему суждено умереть от этой раны, значит, так тому и быть. Лучше погибнуть свободным, на вольных просторах, чем жить за высокими серыми стенами и холодными железными решетками юмской тюрьмы, где каждый новый день точь-в-точь похож на минувший, а каждая ночь кажется длиннее предыдущей.
Воздух становился все холоднее, и его охватила дрожь. Хотя он не ел два дня, ему хотелось не мяса, а воды. Хотя бы глоток, чтобы чуть пригасить томительную жажду. Но где она, вода? И он продолжал идти на север, держа курс на Мескалеро. Там, в угодьях апачей, будет вода, и он сможет пить, сколько захочет, там он наполнит голодный желудок и увидит дружеские лица, обращенные к нему с ободряющими улыбками, и найдет уютное пристанище, где сможет отдохнуть в мире и покое.
Сон. Все его тело жаждало сна, умоляло о нем. И все же он двигался вперед неверной, как у пьяного, походкой, гонимый одной только волей. Медленно, невероятно медленно солнце начало соскальзывать за горизонт, готовясь скрыться за дальними горами. Пожар заката охватил всю западную часть неба и окрасил землю в цвет крови.
С наступлением темноты задул холодный ветер, причитая, как скорбящая индейская скво. Он все продолжал идти, с усилием передвигая ноги и с опаской прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт. Он знал, что Броуди его настигнет. Настигнет рано или поздно.
Но вокруг по-прежнему было тихо и пустынно – слышалось лишь завывание ветра да его собственное неровное затрудненное дыхание. Над головой вспыхнули звезды и засверкали, как россыпь алмазов, брошенных на черное покрывало небес. А он все шел и шел. До тех пор, пока ноги его совсем не затекли и не стали как камень. Они вовсе перестали слушаться его. Шатаясь от недосыпания, горя в лихорадке, он выбрал приютом на ночь неглубокую лощину, сильно пахнущую скунсом. Голова кружилась от усталости. Ослабевший от потери крови, голода и жажды, он попросту свалился в это углубление и – надо же! – упал как раз на раненый бок. Задыхаясь от боли, он валялся в грязи, а перед глазами его плясали ослепительные огни. Внезапно ощутив тепло, он понял, что у него снова началось кровотечение, но теперь его это не волновало, ему уже было все равно.
Смерть витала над ним, и, чувствуя приближение конца, Логан стал вспоминать свою жизнь – всю, с самого начала, и размышлять, почему судьба обрекла его на одинокую смерть в пустыне…
Он совсем не помнил своего отца. А мать мелькала в памяти неясной тенью – нежной, всегда сопровождаемой сильным ароматом духов. Позже «добрые люди» рассказали ему правду о родителях: индейце-полукровке, повешенном за конокрадство, и ирландской шлюхе, подарившей ему жизнь в борделе сонного техасского городка и потом, три года спустя, сбежавшей от него с каким-то шулером.
Он никому не был нужен – маленький, зачатый в грехе квартерон, и ребенка отослали в испанский монастырь и предоставили заботы о нем монахиням. Там, вблизи границы с Мексикой, он оставался до восьми лет. Именно тогда монахиням показалось, что женский монастырь не совсем подходящее место для мальчика, в особенности такого дерзкого и своевольного, как Логан. Монахини навели справки и подобрали ему приемных родителей… которые потом не раз сменялись.
Он был трудным ребенком и любить его было нелегко – вечно молчаливого и насупленного, с настороженным взглядом янтарных глаз.
Ему исполнилось двенадцать и он жил на ферме лысого немца и его доброй жены, когда на них напали апачи, убили фермера и его жену, но пощадили Тайри, безошибочно признав в нем соплеменника.
Затем он тринадцать лет прожил в Мескалеро, и то были хорошие годы. Он вырос и стал мужчиной- воином, потом обрел жену… Ее звали Ред Лиф – Красный Листок. Он был ее первым мужчиной, она ничего не боялась и выполняла каждое его желание, на такое он и надеяться никогда не смел. Она стала ему другом, матерью, сестрой, женой – всеми женщинами в одном лице. И каждый день он благодарил всех богов за то, что ему была дарована эта прекрасная женщина с волосами цвета воронова крыла, делившая с ним кров. Благодаря ей жизнь Логана обрела смысл. Он хотел бы прожить так до старости, но однажды прекрасным летним днем пришли шестеро белых людей, и все изменилось.
В тот день он гулял с женой возле реки. Они отошли далеко от лагеря, когда на них напали белые. Тайри сопротивлялся изо всех сил, но его ножу было не справиться с шестью ружьями. Одна пуля оцарапала его руку, другая угодила в плечо. Ну а довершил его поражение удар прикладом в голову.
Когда он пришел в себя, Ред Лиф была мертва. Он смотрел на ее истерзанное тело, долго смотрел, не в силах поверить своим глазам, пока приступ рвоты не заставил его упасть на колени.
Когда желудок Тайри наконец перестал содрогаться в конвульсиях, он завернул тело любимой в свою рубашку и похоронил под одинокой сосной, обдуваемой со всех сторон ветром. Он разровнял землю на ее могиле, и ему показалось, что все доброе в нем умерло.
Остаток этого долгого дня и пришедшую за тем ночь он просидел у свежей могилы, вспоминая счастливые дни, проведенные вместе, звук ее смеха, близость ее тела в ночи и то, как ее темные глаза зажигались любовью всякий раз, когда он ее целовал.
