Маринованная тыква! Изумленный мистер Эккерли прямо онемел. Они намариновали тыкву! Милосердное небо! Ведь это все равно как во время ужасного, разрушительного землетрясения сидеть и вдевать нитку в игольное ушко. Или заряжать мышеловку на склоне извергающегося Везувия.
Частично придя наконец в себя после такой чудовищной несообразности, он стал подниматься.
– Если вы не возражаете, я, пожалуй, пойду.
– Э, нет, – отвечает ему Картошка. – Сначала выпейте виски. Как-никак идея ваша.
– Да, нельзя быть таким непоследовательным, – поддакивает Пальчик.
– Но мне в самом деле пора. Уже темно, а у меня еще столько…
– Темно? – удивляется Картошка. – Господи, да вы что, боитесь?
– Нет, нет. Я совершенно ничего не боюсь.
– Выпейте виски, прошу вас, – говорит ему Пальчик. Она сидит, понемножку прихлебывает из рюмочки, вся розово пламенея в свете свечи, и то и дело облизывается, как взволнованная собачка. – Вкусно необыкновенно.
– Я бы предпочел не смешивать, если можно, – уклоняется мистер Эккерли. – Я это плохо переношу.
– Поешьте вот кекса с сыром, – советует Картошка. – Кекс с сыром – превосходная закуска.
Мистер Эккерли отверг тошнотворную мысль о кексе с сыром и, покорившись, обреченно садится на место.
– Мы один раз напились совсем допьяну, помнишь, Картоша? – говорит Пальчик.
– Да, славно.
И так же славно, привольно раскатывается опять в убежище их дружный смех, повергая мистера Эккерли в совершенное недоумение.
– А когда проспались, смотрим, кинотеатра «Ритц» как не бывало, – вспоминает Картошка. – И одной стороны улицы Кромвеля, и всей фабрики Джонсона тоже как не бывало. И баптистской церкви. И железнодорожной станции. А мы даже и не слышали ничего. Верно, звезды нас в ту ночь хранили.
Мистеру Эккерли не приходит в голову ничего путного, что можно было бы сказать по поводу этого случая, рассказанного как эпизод из забавной рождественской пантомимы. В бомбоубежище снова звучит смех.
– Что я слышу? – вдруг встрепенулась Пальчик. – По-моему, это оркестр.
Все трое замолчали и прислушались. Пальчик открыла дверь, высунулась и замерла, как сеттер на стойке.
– Вызвездило, – докладывает она. – И да, это оркестр.
– Не закрывай дверь, – просит Картошка. – Мне нравится, когда слышно издалека.
При открытой двери в убежище холодно. По ступням мистера Эккерли и вверх до колен чувствительно тянет сквозняком. Не хватает только теперь простудиться насмерть. Чего проще.
– Играли «Шагайте с нами, воины Христовы», – говорит Пальчик. – А теперь перестали.
– Значит, идут сюда, – умозаключает Картошка. – Теперь, Пальчик, тебе, по-моему, как раз время сходить за подарками.
– Да-да, конечно. А сколько им дать? Пять шиллингов?
– Дай десять. Как-никак Рождество только раз в году.
Пальчик рысцой припустилась через темный сад, а Картошка осталась уютно и благодушно попивать виски в обще, стве мистера Эккерли, совсем сникшего под воздействием черных паров. Больше Рождества уже никогда не будет думает он. И нечего строить иллюзии. Нынешнее Рождест. во – последнее. Он уже собрался было поделиться с Кар. тошкой этой скорбной мыслью, но тут с улицы донеслись медные звоны духового оркестра: «Тихой полуночью в небе зажглась…» Картошка заслушалась, прихлебывая виски. Недолго ей осталось слушать рождественские песни, хочет внушить ей отчаявшийся мистер Эккерли. Но Картошка решительно не знает и не желает знать, о чем он толкует. От вина и виски ее благодушие неожиданно сменилось игривым весельем. Она начинает басовито хихикать.
– Не понимаю, как вы можете потешаться в самый зловещий, критический момент человеческой истории? – сердится мистер Эккерли. – Это ужасно. Вы проявляете бессердечие. И искушаете судьбу.
– Я вспомнила одного парня, который играет в оркестре на геликоне, – объясняет Картошка. – Фред Сандерс. Маленький такой, наденет трубу, его и не видно. Он в прошлом году учил Пальчика, как на ней играть. Понятно, только одну ноту.
– Не знаю такого.
– Он душка, – говорит она. Она выковырнула из кекса жирную изюмину и восторженно ее разглядывает. – С ним так весело.
Под освещенными окнами дома как будто бы мелькнул силуэт ее подруги. Картошка рассеянно отправляет изюмину в рот и, проковыляв к открытой двери бомбоубежища, кричит:
– Пальчик! Это ты? Кто собирает подарки в этом году? Не Фред?
Пальчик издалека весело прочирикала в ответ, что не чнает, оркестр сыграл всего одну песню, хотя, право же, за десять шиллингов не грех бы сыграть и две.
– Ну все равно, найди Фреда и приведи сюда угоститься.
В ожидании их прихода Картошка уговаривает мистера Эккерли выпить еще «самую капельку» вина. У него до того тяжело на душе, что просто нет сил отнекиваться, к тому же надо что-то предпринять, чтобы
