себя лет через десять, деловито снующей из палаты в палату, в то время как юные интерны уважительно следуют за ней, делая заметки. Детей нет, семьи, где тебя ждут, нет. Роджера, видимо, тоже нет. Да, не слишком радостная картина…
— Глории, — лениво протянул Скотт, пока они шли к машине, припаркованной через дорогу, — двадцать пять лет. Она уже большая девочка.
— Достаточно большая, чтобы позаботиться о себе самой, когда вы решите, что она злоупотребляет вашим расположением, да?
Он открыл дверцу машины, и, едва они уселись, повернулся к Розалин и сказал:
— Глория вам чем-то неприятна?
— Нет, однако…
Но Скотт не дал ей договорить.
— Однако ваша жизнь настолько ограничена тесными рамками привычного мирка, что вы даже представить не можете связь между мужчиной и женщиной, если она не ведет к алтарю.
— Неправда! — возмутилась Розалин.
— Нет, правда, — возразил Скотт, включая двигатель и выезжая со стоянки. — Держу пари, что вы не совершили ни одного опрометчивого поступка за всю жизнь!
— Мы говорим не обо мне.
Однако Скотт не намерен был отступать.
— Ну, так совершили или нет? Заставил ли вас тот загадочный мужчина, о котором вы упоминали, потерять голову?
— Это не ваше дело! И я не считаю, что стремление разделить постель с кем ни попадя достойно похвалы!
Скотт рассмеялся, но в его смехе послышалось что-то недоброе.
— Вы говорите так, словно я сексуальный маньяк! Мы с Глорией нравимся друг другу, мы хорошо проводим время, в том числе, чего скрывать, и в постели.
— Но ее можно и заменить, так я понимаю? — ехидно поинтересовалась Розалин.
Скотт переключил скорость, чтобы обогнать впереди идущую машину, и спокойно ответил:
— Видите ли, у меня нет желания надолго связывать себя с какой-либо женщиной.
— А женщины, с которыми вы встречаетесь, согласны с этим?
— В противном случае я бы с ними не встречался, — сказал Скотт, пожимая плечами. — Я однажды совершил ошибку, женившись. Не намерен делать этого впредь.
— А чем Глория занимается? — спросила Розалин. — Представляет ли она собой идеальную женщину, которая только тем и занята, что холит и лелеет себя в ожидании той великой минуты, когда вы или кто-то другой придет, чтобы взять ее?
— Вас не обидело, когда я назвал вас карьеристкой?
— Нет, меня не волнует, кто и как меня называет. Я знаю себе цену, — с вызовом ответила она.
— Глория работает. Она тренер по художественной гимнастике.
— Замечательно, — пробормотала Розалин, чувствуя, как ревность обжигает ее.
Каково это — ощущать, что весь мир у твоих ног? Быть дерзкой, зная, что в ответ все только улыбнутся? Никогда не вести войну за место под солнцем в мире мужчин, имея на вооружении только ум? Быть способной, тут Розалин слегка покраснела, привлечь мужчину, вроде Скотта Барфилда.
— О чем вы задумались? — спросил Скотт. — Считаете себя существом высшего порядка, нежели Глория, только потому, что имеете степень по медицине и важную работу в лондонской больнице?
— Я не хочу продолжать этот разговор, — сказала она и отвернулась к окну.
— Почему же? Потому что вам неловко говорить о чем-то, кроме совершенно безличных тем?
Розалин закусила губу и старалась изо всех сил не моргать. Потому что чувствовала: если сморгнет, то тут же расплачется — не потому что Скотт разозлил или расстроил ее, а потому что каким-то образом заставил пожалеть саму себя.
И то, что она вернулась сюда, усугубляло ее состояние. В Лондоне Розалин окружала плотная масса домов и людей, она передвигалась по определенному маршруту, там у нее не было времени посмотреть вокруг.
Здесь же она прислушивается к звукам, идущим изнутри, — голосам снов и надежд, которым никогда не суждено сбыться…
Когда машина остановилась у ее дома, Розалин открыла дверцу и начала вежливо благодарить за обед.
— Я провожу вас, — сказал Скотт, — так что можете пока поберечь прекрасные слова.
Он повел ее по дорожке. У входной двери Розалин стала рыться в сумочке в поисках ключей. Скотт стоял рядом, не вынимая рук из карманов.
— Ну что ж, еще раз большое спасибо. В четверг утром я буду готова. Я вам очень благодарна. Это на самом деле сэкономит мне массу времени…
Розалин запнулась, не зная, что еще сказать, и посмотрела на Скотта. Прохладный ночной воздух и поездка прояснили голову, но сейчас тишина и темнота творили с ней странные вещи — она вдруг почувствовала, что не может отвести взгляд от его лица.
— Значит, вы рады, что приняли мое приглашение на обед, несмотря на вашу неприязнь ко мне?
Скотт сказал это так, словно его ни в малейшей степени не интересовало отношение Розалин к нему. Самое большее, что оно вызывало у него, — это удивление.
— Еда была превосходной, — ответила Розалин, потупившись. Она физически ощущала исходившую от него энергию, заставляющую ее трепетать. Почему это происходит, если Скотт совершенно не нравится ей? — Спасибо еще раз. Спокойной ночи.
Скотт не ответил. Точнее, ответил, но без слов. Просто приподнял ей подбородок так, чтобы Розалин снова посмотрела на него. И когда его голова склонилась, ее губы приоткрылись — то ли она хотела протестовать, то ли…
Не это ли было у нее на уме с самой первой минуты их встречи? Пока разум Розалин пребывал в растерянности, тело как бы само собой прижалось к нему, едва губы их соприкоснулись. Груди напряглись под тонким платьем. Никогда в жизни Розалин не испытывала такого томительного ощущения. Очень опасного ощущения…
Розалин неожиданно пришла в себя и с силой оттолкнула Скотта. Ее била дрожь. Она не знала, что предпочесть: возмутиться или же свести все к шутке? Выбрала последнее.
— Это ваш обычный способ желать спокойной ночи?
— Нет, необычный, — ответил Скотт. — Обычно я захожу в дом.
— Понятно. Что ж, на этот раз будет иначе.
Голос ее звучал высокопарно и сухо. Розалин почему-то подумала о Глории, с ее низким грудным смехом и вызывающе коротким платьем. Не теряет ли она, Розалин Паркер, в жизни что-то? Что-то очень важное?
— До встречи в четверг.
Скотт слегка кивнул ей, и она, стоя у дверей, смотрела, как он идет по дорожке, садится в машину и уезжает.
Дом был полностью погружен в темноту. Розалин не хотелось включать свет. В темноте было легче убедить себя в том, что поцелуй, длившийся меньше минуты, не затронул ее чувств.
Ей потребовалось огромное усилие, чтобы представить себя доктором Розалин Паркер, восходящим светилом в области кардиологии. Розалин Паркер, обходящей палаты, занимающейся с пациентами, — волосы стянуты в пучок, строгий костюм под белым халатом. Розалин Паркер, обедающей с Роджером — уютная, мирная трапеза, где нет места конфликтам, способным омрачить их связь.
Неужели Скотт Барфилд поцеловал меня? — подумала она. Меня, женщину со всеми моими чувствами, переживаниями, странностями, о существовании которых я и не подозревала? Или же просто удовлетворял свое любопытство, чтобы выяснить, как я на это среагирую?
Скорее всего последнее.
А эта реакция оказалась подобна бушующей реке, пытающейся прорвать плотину… Ей захотелось улететь в Лондон хоть на один день. Было крайне необходимо снова вжиться в роль, которую она играла
