Боксер

человек.

— Еще что?

— Ты забыл про его точку зрения, — говорит Арон. — Подумай о том, чего он хотел.

За этим следует подбадривающий кивок, который позволяет мне смутно догадываться, что могло иметься в виду. Оствальд желал, чтобы с плеч катились головы, вот на что намекал Арон, он желал высшей меры. Он поставил себе задачей очистить страну от тех, кого считал виноватыми, а таких, исходя из его исключительного опыта, было исключительно много. Недоверие же к русским объяснялось тем, что Оствальд подозревал, будто и они не предоставят ему полную свободу действий, и в этом он был совершенно прав. Если так рассуждать, они и впрямь были все одним миром мазаны.

— Браво, — говорит Арон.

* * *

За несколько дней до того, как Марка выписали из детского дома, произошло следующее: Арон как раз собирался навестить сына, взял у начальника станции свой велосипед и тут вдруг подумал, что комната, которая обошлась во столько пачек кофе, теперь навряд ли будет ему нужна. Он хотел переговорить об этом до того, как подойдет срок очередного платежа, а потому прислонил велосипед к стене и вернулся в дом. Разумеется, начальник станции не пришел в восторг, но возражать не стал. Однако, когда Арон после этого разговора снова вышел на улицу, велосипеда уже не было.

* * *

Я до сих пор не могу понять, откуда у него взялось столь равнодушное отношение ко всякого рода собственности, к вещам, которые в те времена представляли собой, надо полагать, великую ценность. Я прямо раздавлен горой примеров этого равнодушия. Он платит фунт кофе в месяц за паршивую маленькую комнатушку, хотя, как я слышал от людей, за такую цену можно было снять весь дворец Сан-Суси заодно с прислугой. Он сжигает белье, выбрасывает часы с кукушкой и картины, раздаривает шоколад, а весной сорок шестого года он позволяет украсть у себя велосипед.

— Ты что, совсем дурак? Да как ты мог оставить велосипед без надзора, прислонив его к стене? Ты что, не понимал, сколько он стоит?

— То есть как это не понимал? — спрашивает Арон. — В конце концов за него платил я.

— Не остри, — отвечаю я, — разве не правда, что в лагерях ценность каждой вещи увеличивается в тысячу раз по сравнению с обычными временами? А после войны по крайней мере в сто.

— Ты прав.

— А ты вроде и до войны не был миллионером?

— И опять ты прав.

— Вот видишь! Так как же ты после этого можешь объяснить столь внезапную широту души?

— А я ничего и не собираюсь объяснять, — отвечает Арон, — я просто рассказываю.

Порой он как бы скрывается за стеной, куда я не могу его сопровождать. Впрочем, я не исключаю, что по временам он рассказывает мне про такого Арона, каким хотел бы стать, но это всего лишь подозрение; коль скоро мои права не выше его прав, я никогда не смогу это доказать.

* * *

Но вот кража велосипеда возмутила его сверх всякой меры, причем сам убыток как таковой, подчеркивает он, был для него менее важен, чем наглость вора, поступок которого Арон воспринял как личный выпад, будто вор обокрал не безвестного владельца, а специально намеченную жертву по имени Арон. Неподалеку стояла какая-то женщина и смотрела с большим любопытством. Арон спросил ее:

— Вы что-нибудь видели?

— А это был ваш велосипед?

— Да.

— Во-он он там едет, — ответила женщина и указала вниз по улице. Арон увидел, как в самом конце улицы его собственность уезжает прочь и сворачивает за угол.

— Вы знаете этого человека? — спросил Арон.

Женщина до неприятного близко подошла к нему и шепнула, что это был один русский, она точно видела. Сказав это, она торопливо удалилась, словно не желала, чтоб ее впутали в эту досадную историю. Однако Арон догнал ее и преградил дорогу, женщина хотела обойти его и двигаться дальше. Она сказала:

— Отстаньте от меня. Я ничего не видела.

— А где здесь русская комендатура?

— Вы никак хотите туда идти?

— А почему бы и нет?

Женщина явно не желала отвечать на его вопросы, она просто-напросто ушла. И даже не ушла, а почти убежала и лишь один раз оглянулась на этого пугающе наивного человека, причем в глазах у нее, как полагает Арон, был страх перед Сибирью. Пришлось ему спрашивать дорогу к комендатуре у других прохожих. И пока он одолевал это довольно небольшое расстояние, в голове у него все кипело от злости. Он думал, что, если они хотят поквитаться, ради Бога, пусть, они имеют на это право, но уж никак не за мой счет. Часовой у входа заставил его предъявить документы. Арон возбужденно попросил, чтоб ему дали поговорить с их начальником, причем попросил по-русски. Часовой кликнул на подмогу второго солдата. Второй отвел Арона в пустую комнату и велел подождать. Ожидание растянулось более чем на полчаса. За это время Арон немного поостыл и начал прикидывать, что он скажет этому начальнику, если, конечно, увидит его. С юридической точки зрения шансы его были крайне малы. Его наверняка спросят, с чего он взял, что похитителем был именно солдат Красной Армии. А он может лишь привести слова женщины, которая успела за это время бесследно исчезнуть, и больше никаких свидетелей у него нет. Вскоре он пришел к выводу, что его затея едва ли увенчается успехом и что разумнее было бы вообще отсюда улетучиться и занести велосипед в список потерь. Однако солдат, который привел его, снова заглянул в комнату и указал Арону на лестницу. Арон спросил:

— Вы куда меня ведете? К начальнику?

— К заместителю, — ответил солдат. И хотя Арон спрашивал по-русски, тот угрюмо ответил по-немецки, словно не желал вести доверительные беседы с первым встречным.

Заместитель оказался усатым мужчиной неопределенного возраста, в чинах Арон не разбирался, во всяком случае, это был офицер. Он указал на свободный стул перед письменным столом. Когда Арон сел, он сразу же спросил:

— А где вы изучали наш язык?

Арон ответил на его вопрос, причем был вынужден — хоть и неохотно — немного рассказать о своей биографии, и рассказ этот оказался весьма подробным. Он решил, что в его случае это пойдет только на пользу, если заместитель сперва узнает, с кем имеет дело. После того как на вопрос был дан вполне подробный ответ, Арон намеревался перейти к своему делу, но его перебили. Офицер спросил:

— А почему вы не работаете у нас?

Неожиданный поворот разговора показался Арону неприятным, он заподозрил какие-то намерения по части тайной службы. Поэтому он ответил:

— Не могу себе представить, кем я мог бы у вас работать.

— Переводчиком, кем же еще, — отвечал офицер, — переводчики для нас очень важные люди, они помогают нам справляться с трудностями в работе с населением. Трудностей у нас полно, а вот переводчиков не хватает.

— Все-таки выслушайте сперва, зачем я вообще к вам пришел.

— Все по порядку, все по порядку, — отвечал офицер, — вы сейчас где трудитесь?

— Я работаю в торговле.

— Черный рынок?

— Да, — ответил Арон.

Офицер ухмыльнулся — первое движение, замеченное на его лице; может, его удивила неожиданная откровенность собеседника. Он отодрал полоску бумаги от лежавшей перед ним газеты и, свернув самокрутку, предложил и Арону сделать то же самое, но Арон курил собственные сигареты, американские.

— Возможно, мы не сумеем обеспечить вам такой же доход, какой вы имеете сейчас, но взамен того — постоянное место службы. Уж за это я ручаюсь.