Она вырвала у него свои поделки.
– Примитивно? Каменный век, говорите? Ошибаетесь, мистер. Я не обтесывала их булыжником, как первобытный человек. К вашему сведению, все это вырезано ножом, который, как известно, сделан из металла. Как и вся ваша модерновая утварь, между прочим. Так что, извините, это железный век. Если уж беретесь критиковать, то выражайтесь точнее.
Он вновь рассмеялся.
– Я не хотел вас обидеть. Просто я имел в виду определенное направление в искусстве – примитивизм. Ну честное слово! Вы, должно быть, слышали о нем.
Кэтрин опустила гордо вскинутый подбородок.
– Спасибо за разъяснения, профессор, – сказала она, исподлобья глядя на него. – Я надеюсь, вы не будете против, если я все-таки пойду? Мне пора собирать мои пожитки.
Он развел руками и отступил назад.
– Извините. Ради Бога, собирайте. Не смею вам мешать.
Кэтрин быстро сгребла резные фигурки. Все время, что она жила здесь, эти милые болванчики с угловатыми ликами приветствовали ее по утрам.
– Может быть, вам дать что-нибудь, чтобы вы могли их сложить? – спросил Макки.
– У меня есть большая матерчатая сумка. Она в моей, то есть… в вашей комнате.
Кэтрин прошла мимо него и вышла через вторую дверь. Он двинулся за ней буквально по пятам.
– Значит, вы спали в той маленькой комнате?
Ответа не последовало.
Когда она вошла в свою спальню и включила свет, то пришла в ужас от увиденного. Постель была не убрана. Посреди комнаты, на полу валялись ночная рубашка и трусы.
Она вывалила деревянные фигурки на пол прямо там, где стояла, и быстро подобрала принадлежности своего туалета, стараясь не встретиться взглядом с Алексом Макки.
Он стоял в небрежной позе, привалившись к косяку, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. И тут она заметила, что волосы у него подстрижены короче, чем на тех фотографиях. Красивые, некогда темные кудри были густо посеребрены сединой.
Кэтрин отыскала свою сумку-мешок и запихала в него ночную рубашку вместе с другим бельем. Потом выдвинула ящик комода и вытряхнула из него все остальные свои вещи. Их оказалось немного: несколько пар джинсов, майки, нижнее белье и спортивный бумажный свитер.
Алекс кашлянул.
Она искоса взглянула на него, не прерывая своего занятия.
– Да?
– Мне кажется, вам не стоит уходить сегодня. Мне было бы спокойнее, если бы вы переночевали здесь. А завтра у нас будет время разыскать Сесила. И тогда мы с вами во всем разберемся.
Она снова посмотрела на него. Жизнь уже успела оставить на его лице свой отпечаток. На вид ему было лет сорок. У него были заметны морщины возле бровей, когда он хмурился. И вокруг глаз уже образовалась характерная тонкая паутинка в виде гусиных лапок. Должно быть, он много смеялся. Или, наоборот, горевал.
Кроме этого, Кэтрин обнаружила тонкий шрам, которого на фотографиях не видела. Он начинался прямо под нижней губой и доходил до конца подбородка. Изящная, идеально сидящая одежда никоим образом не скрадывала громадных размеров тела и не скрывала некоторой топорности и простоватости.
– Нет, – сказала она. – Благодарю. Я не желаю пребывать в положении незваного гостя.
– Одна ночь погоды не делает.
Она подняла глаза и увидела, что он продолжает пристально смотреть на нее, как-то просительно изогнув брови.
Соблазнительно, конечно. Особенно если учесть, что ночью в пустыне поднимается ураганный ветер. Еще не так давно она спала под открытым небом и при этом большей частью не чувствовала себя неуютно. Однако она уже порядком подпорчена комфортом. Оказывается, нескольких месяцев достаточно, чтобы привыкнуть к мягкой постели.
Но Кэтрин не могла позволить себе принимать подачки.
– Я хочу попросить вас об одном одолжении, – сказала она. – Ничего, если я оставлю у вас на ночь одежду и швейную машинку? А насчет Сесила можете не беспокоиться. Он должен приехать завтра утром. Я получу свое жалованье и смогу уехать.
– Да я и не думал беспокоиться. И я вовсе не собираюсь сидеть и ждать, когда он приедет, только ради того чтобы говорить о вас.
Она тряхнула головой.
– Зато я собираюсь. И не просто говорить. Я устрою ему что-нибудь похуже. Это надо же! Совсем выжил из ума! За его склероз я могла поплатиться жизнью.
Алекс подошел к туалетному столику.
– Я знаю Сесила очень давно, – сказал он, пробегая пальцами по лежащему рядом индейскому шерстяному одеялу. – Я вырос у него на глазах в этой пустыне. У моих родителей был дом недалеко отсюда, в окрестностях Кингсбурга. Там же жили Сесил с женой. Когда я был ребенком и позже, Сесил присматривал за мной. А вы-то как с ним познакомились?
Он отошел от столика и присел на кровать.
Кэтрин повернулась к стенному шкафу и толкнула выдвижную дверь. Внутри на перекладине висело десятка три вешалок с одеждой: куртками, юбками, жакетами и платьями из домотканой материи. Все это, как и деревянные фигурки, тоже было делом ее рук. Сесил приносил ей из ближайшей резервации холст и полотно, которые ткали индейцы, а она придумывала фасон и шила.
– Вот. Я шила такие вещи, а он продавал их туристам. Вместе с поделками из дерева. Выручка от торговли шла на питание и разные мелочи. Правда, в основном он расплачивался со мной продуктами. Но в этот раз я хочу получить свой заработок деньгами.
Она перевела взгляд на отменную ткань спортивного пиджака Алекса. Какое тонкое волокно! Интересно, каково оно в работе? С подобным материалом она никогда не имела дела.
Макки понимающе кивнул.
– Да, здорово вы с ним развернулись. Прямо настоящее швейное производство, черт подери! Мне даже неприятно, что я неожиданно нагрянул и испортил вам всю обедню.
– Мне тоже.
Он поднялся и пошел к двери.
– Мне все-таки кажется, что ваш героизм ни к чему. Незачем вам ночью сражаться с ветром в пустыне.
– Нет, – решительно сказала она. – Я не останусь. Не думаю, что вашей жене было бы приятно узнать об этом.
От ее последней фразы в нем что-то изменилось. Но эта перемена была едва уловима: как будто легкая тень пробежала по его лицу.
– Моя жена давно умерла.
Алекс стоял перед зеркальными стеклами окна, занимавшего всю восточную стену гостиной. Потягивая виски, он наблюдал, как Кэтрин залезала в спальный мешок. Она расположилась возле допотопного «мустанга». Алекс вспомнил, что, увидев, его полчаса назад, подумал, что кто-то бросил здесь свою развалюху.
Он почти огорчился, убедившись, что Кэтрин решила ночевать на улице. С тех пор как он приехал сюда, в голове одна за другой стали возникать мысли о прошлом.
Прошло, наверное, больше года с тех пор, как он перестал искать утешение в вине. Однако в эту ночь он ощущал потребность в забвении: если он сейчас не выпьет, то неизбежно впадет в уныние.
Кэтрин.
Мысли о ней будоражили воображение. Он не сводил глаз с ее спального мешка, не переставая удивляться ее поведению.
До сих пор в глазах у него стояла картина их встречи, их столкновение в полной темноте. А как она пыталась бороться с ним! Как ему хотелось стиснуть ее в своих объятиях и заставить покориться!
