В тридцать четыре года Ливия давно не жила чувствами, жизнь больше не представлялась ей бесконечным полетом птицы с постоянной сменой впечатлений и неизменным ожиданием чего-то лучшего. Она примирилась с некоторыми неизбежными сторонами жизни и во многом утратила к ней вкус, но пока не жалела об этом.
Стояла ранняя осень, было тепло, неподвижная листва на деревьях напоминала крошечные металлические диски. В мгновения, пока Ливия шла по дорожке, ее охватило чувство благодатного покоя и гармонии — теперь, в бесконечном круговороте дел, она приобрела способность сполна наслаждаться редкими минутами отдыха.
У ворот стоял юноша лет пятнадцати-шестнадцати: увидев Ливию, он поздоровался со сдержанной улыбкой.
Помедлив минуту, она с изумлением воскликнула:
— Карион!
Ей стало неловко оттого, что она не сразу его узнала. Три или четыре года назад Тарсия неожиданно перестала приходить к Ливий. Та порывалась узнать, что случилось с бывшей рабыней, но, к сожалению, так и не собралась это сделать. Время без видимых причин разлучило их, развело в разные стороны. Но теперь Ливия искренне обрадовалась приходу Кариона.
— Идем! — позвала она, и они вошли в калитку.
Ливия повела юношу в перистиль, где им не могли помешать, и по дороге исподволь разглядывала его. С еще не вполне оформившимся телом, по-мальчишески тонкими руками и ногами, он, тем не менее, держался по-взрослому серьезно, с достоинством. И в то же время в нем угадывалась очень привлекательная непосредственность и живость. Нежные, сияющие глаза, прекрасные черты лица. И эта милая вежливость, и светящийся умом взгляд…
— Садись, — сказала Ливия, указав на скамью, и сама села рядом. — Я давно тебя не видела. Как ты поживаешь? Как твоя мать и Элий?
— Они здоровы. Мама прислала меня узнать, можно ли ей прийти поговорить с тобой, госпожа Ливия.
Щеки Ливий слегка порозовели.
— Конечно, пусть приходит, я буду рада увидеться с ней. Вы живете там же?
— Нет, теперь в другом месте. Нашли квартиру получше.
— Вот как! А твой отец, Элиар, он вернулся? Что о нем слышно?
— Ничего. Вот уже несколько лет мы не знаем, где он и жив ли вообще.
Ливия внимательно посмотрела на собеседника.
— Как же вы жили все это время? Твоя мать работала в мастерской?
— Нет, не получалось… — Он слегка замялся, потом сказал: — Быть может, мама сама расскажет о себе…
Карион выглядел растерянным и встревоженным, и Ливия прекратила спрашивать о Тарсии.
— А как ты? — промолвила она — Окончил начальную школу?
— И грамматическую тоже. За то, что я хорошо учился, мне подарили несколько книг.
Ливия улыбнулась.
— Ты пишешь стихи?
— Да, — просто ответил он. — И прошу богов не отнимать у меня вдохновение.
«Не отнимать! — подумала Ливия. — Каково! Многие были бы счастливы, если б боги подарили им хотя бы каплю…»
Она продолжала изучать его лицо. В этом юноше угадывалось сознание какой-то особой свободы, стремление не к счастью и не к покою, а к возможности жить по своему усмотрению. Этим Карион напомнил ей Гая Эмилия. Хотя, кажется, Гай был изначально разочарован в жизни, тогда как этот мальчик явно верил в свою удачу. И вместе с тем в нем чувствовалась незащищенность, некая опасная для него открытость.
— Боги уже сделали для тебя все, что могли, — сказала женщина, — они указали тебе путь. Пожалуй, стоит обратиться к людям. Конечно, тебе не избежать трагической борьбы с собой: таков удел всех смертных. А в остальном… мы должны тебе помочь. Ты что-нибудь прочитаешь… сейчас?
Карион согласился — без смущения, но и без лишней гордости прочитал два недлинных стихотворения, и Ливия наслаждалась плавным течением певучих строк. Все очень просто, никакого нагромождения украшений, а главное — настроение, искренность и неожиданно «взрослые» переливы чувств.
Ливия удивилась, как Тарсия смогла воспитать такого сына. Бывшая рабыня, пусть образованная, но… И как сумел этот мальчик написать такие стихи в трущобах Субуры! Не удержавшись, она задала вопрос и получила ответ:
— Случается, мир, в котором мы живем, изменяется сообразно тем мыслям и чувствам, какие мы испытываем в данный момент…
Женщина поняла: ему было даровано ощущение связи с неким другим, высшим миром, корни Кариона были там, а не здесь. И он знал то, что было скрыто от других людей; неутолимая жажда новых внутренних открытий и питала собой его творчество.
Внезапно Ливия представила, как жестокая рука судьбы берет это прекрасное, живое и сбрасывает с невидимого пьедестала в грязь, смешивает с жестокой толпой. И если он утратит свой дар, то будет несчастен, поскольку никогда не забудет ощущения легкости мысли, полета души.
Ливия была так очарована Карионом, что, забывшись, проговорила с ним более часа и под конец сказала:
— Хочешь пройти в библиотеку? У меня много новых книг.
Он радостно встрепенулся:
— Сейчас? О, да, госпожа!
— Прекрасно. Правда, я должна идти. Тебя проводит Аскония.
Ливия вызвала рабыню и велела ей отыскать девочку. Дочь пришла довольно быстро и, остановившись, вопросительно посмотрела на мать. В раннем детстве они с Карионом играли вместе, но теперь она лишь холодно кивнула в ответ на его дружеское приветствие.
Ливия сделала вид, что ничего не заметила. Она сказала Асконии:
— Ты помнишь Кариона? Покажи ему библиотеку.
Лицо девочки не дрогнуло; ничем не выразив своего неудовольствия, она пошла вперед по дорожке. Аскония всегда чутко улавливала разницу в положении людей и относилась к ним с той степенью уважения, какой они соответствовали. Ее серые глаза смотрели так, как будто видели человека насквозь, и в то же время ей не было дано постичь чего-то очень понятного и простого. Она была не по-детски рассудительна и серьезна, и иногда Ливий хотелось схватить дочь и растормошить. Маленький Луций был совсем другим.
Пять лет назад произошло великое переселение: семейство Ребиллов переехало в более просторный и богатый особняк отца Ливий, а дом Луция сдали одному сенатору, который был родом из провинции и не имел жилья в Риме. Спустя год после рождения внука Марк Ливий без сожаления оставил службу и занялся воспитанием маленького Луция. Луций-старший, которому не хватало времени заниматься с сыном, охотно предоставил мальчика Марку Ливию, и дед сам учил внука грамоте, читал ему историю, прививал необходимые знания, делал полезные подарки: маленький меч, игрушечный щит, деревянную лошадку, а недавно купил ворона, которого они вместе учили говорить. Мальчик был жизнерадостный, веселый, шаловливый, его любили все, от мала до велика. Марку Ливию исполнилось семьдесят лет — возраст весьма почтенный для римлянина, но он был еще бодр, обладал хорошей памятью и ясным умом. С некоторых пор он мало интересовался политикой, считая, что его время прошло: почти все сверстники и соратники умерли, и сама форма правления государством стала иной. Он любил сравнивать себя с островком, который захлестывают волны чужой, незнакомой жизни: с каждым годом все меньше остается знакомой, привычной земли, по которой с детства ступали ноги.
Что касается Луция, в последние годы он приобрел множество полезных знакомств и связей и уже не нуждался в помощи Марка Ливия. Он вошел в состав обновленного сената, поскольку все это время оставался на стороне Октавиана. «Я с тем, кто в Риме, управляет государством, а не развлекается с
