чего у нас потом бывают всякие неприятности.
«Странно, — подумал Даллас, — она говорит со мной так, будто я не мужчина. Хотя, в общем, так оно и есть».
— Не все такие, — сказал он.
— Разумеется, я не имела в виду тебя, — заметила Тереза, и лицо Далласа дрогнуло, — а вот возьми Аллена, мужа Айрин.
— Аллен не такой уж плохой человек. Во время пожара он спас много людей.
— Аллен?! — изумилась Тереза. — Никогда бы не подумала! Вот если б ты спас кого-нибудь, я бы не удивилась.
— Я на такое вряд ли способен, — сказал Даллас, а сам подумал о смуглокожем незнакомце, фамилию которого успел позабыть. Сумел ли он выбраться из леса? Выжила ли та девушка? Жаль, но этого он, скорее всего, никогда не узнает.
— Значит, ты считаешь Барни неприятностью? Я думал, все женщины хотят иметь детей.
— Я не хотела. У каждого свой смысл жизни. Для кого-то это дети, для других — нет. Мне было бы проще одной.
— Может быть, когда-нибудь ты выйдешь замуж и изменишь свою точку зрения…
Тереза качнула головой.
— Ни за что! Я сама себе хозяйка, делаю что хочу или что могу. И дети мне больше не нужны.
Даллас смотрел на нее глазами, цвет которых напоминал теперь цвет выжженной солнцем листвы.
— А вдруг найдется человек, который примет на себя все заботы о жизни, а на твою долю достанется одна только радость?
— Ты думаешь, такое возможно?
— Не знаю.
Даллас печально вздохнул. Он мог бы стать для нее таким человеком. Смог бы раньше, когда был здоров. Он хотел жениться на Терезе, строил планы их совместной жизни, он сделал бы все для того, чтобы она была счастлива. Он вспоминал, как они гуляли, болтали, целовались. Тогда казалось, что весь мир принадлежит им двоим, а теперь он смотрел на голые стены замкнутого пространства и уже не верил, что это было.
Тереза поднялась с места. Она подумала, что, может быть, нужно взять Далласа за руку или коснуться его волос, но не осмелилась этого сделать. Сейчас он казался таким отстраненным от действительности, словно неподвижным было не только его тело, но и душа. Что-то остановилось в нем, а возможно, даже умерло, ушло навсегда.
— Я еще приду к тебе, — пообещала Тереза.
— Не надо, — ответил Даллас, — не приходи.
— Почему?
— Мне больно видеть тебя. Извини, Тереза, но больше нам правда не нужно видеться.
Она стояла, не зная, что сказать.
— Иди, — тихо промолвил он.
— Мне очень жаль, Далей!
— Я понимаю.
— До свидания.
— Всего тебе хорошего! Прощай! — Она чуть не заплакала.
— Не говори так!
— Так надо, — твердо произнес он, и она почувствовала в его голосе силу, — так будет лучше для тебя и для меня.
— К тебе заходит кто-нибудь? — тихо спросила Тереза.
— Конечно. Соседи, товарищи. Я не одинок. И не надо ни о чем волноваться.
Когда она ушла, Даллас не выдержал. Он лежал и чувствовал, что по лицу текут слезы. Это случилось впервые, раньше он никогда не плакал.
Зачем жить, если все кончено? Он бы сумел умереть и таким образом избавиться от мучений, но было жалко мать. Сильвия не раз умоляла: «Сынок, только ничего не сделай с собой, я этого не вынесу!» И поэтому он терпел.
Даллас солгал, сказав, что к нему постоянно кто-нибудь заходит. Первое время действительно заходили довольно часто. Сначала он радовался, но потом понял, что ему неприятны эти посещения. Он не мог спокойно смотреть на этих людей, здоровых, умеющих радоваться жизни, а они в свою очередь испытывали неловкость в его присутствии, не знали, как себя вести, что говорить. Пытались подбодрить его, но в их глазах Даллас видел жалость и страх, потому что он являл собой живой пример того, как совершенно здоровый человек может внезапно превратиться в полного инвалида. И их слова не вдохновляли его: он знал, что проще всего рассуждать о мужестве отчаявшихся тем, кто никогда ничего подобного не испытывал.
Постепенно знакомые заходили все реже, у всех были свои заботы, своя жизнь, в которой ему уже не было места. По-настоящему он был нужен только матери, которая — он знал — всегда будет любить его, каким бы он ни был. Да, мать останется матерью несмотря ни на что, он для нее — самое дорогое, он выше и важнее всего.
Сильвия вскоре вернулась. Она сложила в буфет принесенные продукты, потом вошла к сыну.
— Мне немного заплатили, — сказала она, — вот взяла муки, сахару…
— Мама, — Даллас повернул голову, — только не покупай больше лекарств. Они дорогие, а ты же видишь, ничего не помогает.
Сильвия села рядом и взяла его за руку. Она сильно постарела за последний год — волосы больше чем наполовину поседели, глаза стали тусклыми, как тающий лед.
— Ну что ты, сынок! Надо же что-то делать… Да, Джудит сказала мне, что приходила девушка из благотворительного общества. Она говорила с тобой? Они нам помогут?
Даллас все понял.
— Может быть.
— Она не сказала точно? Ты бы спросил…
— Прости, мама, ты же знаешь — я не люблю просить!
Да, Сильвия знала. Но человек далеко не в любом положении может оставаться гордым… Однако она ничего не сказала, потому что ясно видела: сын чем-то очень расстроен.
— Ну ничего! Я нашла еще двух клиентов…
— Не убивайся так, мама! Ты же себя погубишь!
— Но я хочу, чтобы ты хорошо питался, чтобы были лекарства.
— Лекарств не надо. И много еды тоже. Ты же видишь, мне ничего не хочется…
— Вижу, — прошептала Сильвия. Потом заговорила с дрожью в голосе: — Сынок! Давно хотела тебе сказать… Помнишь, ты встречался с девушкой и хотел на ней жениться? (Даллас удивился чутью матери: она же не знала, что он только что виделся с Терезой, что он вообще помнит о ней, и тем не менее начала этот разговор.) А я тебе не позволила. Прости меня, Далей! Я теперь часто думаю: может, ты был бы с нею счастлив и тебя не постигла бы такая беда?
— При чем тут это, мама? — мягко произнес Даллас. — Бог одинаково карает и несчастных, и счастливых. Потом представь: зачем бы я был нужен этой девушке такой? Да я и сам бы не допустил, чтобы она оставалась при мне, молодая и здоровая. Позволять другому человеку страдать рядом с собой — это преступление. Я бы такого не вынес! Так что все было правильно.
Сильвия заплакала.
— И за Дейва! (Дейвом звали отчима.) Он обижал тебя, а я не всегда заступалась и, вообще, больше заботилась о Джордже, а о тебе забывала. Ты появился, когда я была совсем молода, а в молодости люди увлечены по большей части только собой. А ты был таким хорошим мальчиком!
«Вот именно, — подумал Даллас, — был».
— Я не сержусь на Дейва, мама, а на тебя тем более. Ты же так много для меня делаешь!
Сильвия погладила его по бледной, впалой щеке.
— Может быть, ты поправишься? Я так надеюсь! — Даллас промолчал. У него уже не осталось
