— Как странно ты разговариваешь, — переменил он тему.
— Так я же не отсюда.
— Это верно.
Кельнский диалект Марике больше походил на его родной нидерландский язык, нежели выспреннее старогерманское наречие, на котором изъяснялся Леонардо. Несмотря на то что девочка произносила слова с какими-то странными, клокочущими призвуками, к которым нужно было привыкнуть, он легко перенял от нее эту манеру, и разговор быстро наладился.
— Так когда же вы ушли из Кельна?
— До Троицы десять дней оставалось.
— А почему вы тронулись в путь?
— Николас принес нам весть. Он говорил так красиво, прямо заслушаешься!
— Николас?
Это имя он уже слышал.
Девочка махнула в сторону удаляющейся колонны.
— Николас слышал ангелов небесных, — благоговейно произнесла она, — они говорили с ним и возвестили ему Божью волю.
— Значит, ангелы повелели Николасу собрать целую армию ребят в поход? — недоверчиво переспросил Долф.
Марике согласно кивнула.
— Случилось чудо, — снова встрепенулась она, — правда, правда, я сама видела.
— Видела, как Николас разговаривал с ангелами?
— Нет, не то, я видела, как Николас проповедовал на Соборной площади в Кельне.
— И что же?
— Мы приняли крест и пошли за ним. И городских детей много было, и из окрестных деревень, красиво так…
— А теперь, значит, уже не так красиво? — спокойно продолжал Долф.
Он встретил вопросительный взгляд девочки.
— Ну так как, тебе это по-прежнему нравится? — повторил он свой вопрос. — Может быть, путешествие оказалось совсем не таким, как ты мечтала, и ты жалеешь, что сбежала из дому?
Она поняла только его последние слова.
— У меня нет дома.
— А в Кельне?
— В Кельне тоже нет — я сирота…
Долф опешил. Может ли статься, что эта хорошенькая девчушка с таким нежным лицом — сирота, отверженная всеми нищенка, которая бродяжничает на улицах большого города. Никто не заботится о ней, никому нет дела, на что она живет. Даже представить себе трудно.
— Heyжто у тебя нет отца, нет семьи?
Марике покачала головой.
— А мама?
— Умерла.
И впрямь сирота, забытый всеми ребенок. Ничего удивительного, если ее потянуло за Николасом, который наобещал им золотые горы.
— Так что же ангелы возвестили Николасу? — продолжал допытываться он.
— Господь приказал ему собрать под свои знамена столько детей, сколько он сможет. Одних только безгрешных детей. Господь укажет им путь в Святую землю — сначала через высокие горы, а потом по морю. И море расступится, едва Николас возведет руки, а мы пройдем по воде, даже не замочив ноги, не погружаясь в нее. Николас приведет нас в Иерусалим.
— Но там же турки!
— Бог направил нас туда, Бог и защитит нас. Он поразит сарацин слепотой и опалит их молниями. Он повелит земле расступиться и поглотить этих неверных, эти исчадия ада. А мы навеки пребудем в прекрасном белокаменном Иерусалиме, и никогда больше мы не будем терпеть голод и холод. Вечное блаженство ожидает нас там. Мы уберем цветами гроб Господень, позаботимся о святых местах. Пилигримы всегда найдут у нас кров и еду.
Таков был приблизительно рассказ Марике. Совершенно очевидно, что она повторяла все это с чужого голоса.
Долф удивленно заморгал. Что же это за народ такой, который легко одурачить подобной чепухой? Кто вложил в голову Николасу идею этой сумасбродной авантюры? Да и сам Николас — обыкновенный мошенник или душевнобольной, которого преследуют видения, голоса?
— Кто эти монахи? — посерьезнев, спросил он.
— Дон Ансельм и дон Йоханнес, эти святые люди пришли в Кельн вместе с Николасом. Они и сказали нам, что Николас тоже святой, которому явлено было знамение небесное. Они своими глазами видели, как Николас пас овец, и вдруг в небесах прямо над ним загорелся сверкающий крест, зазвучали трубные голоса. Истинная правда.
— Правда, только потому что всю историю рассказали монахи? — стоял на своем Долф.
Марике удивленно глядела на него.
— Святые отцы не могут лгать.
— Ну, разумеется, — поторопился согласиться Долф.
Ему вспомнился буравящий взгляд монаха, который осматривал шеренги путников во время привала.
— Кто это? — осведомился он у девочки.
— Дон Ансельм, хоть нам больше по душе дон Йоханнес.
— Хорошо ли монахи заботятся о вас?
— Не понимаю.
— Ну, следят, чтобы у вас было вдоволь еды? Ухаживают за больными? Смотрят, чтобы не заблудились отставшие?
Глаза Марике изумленно расширились.
— Кто же заботится о тысячах детей? — напирал Долф.
— Всех нас охраняет Бог! — вскричала Марике, до которой наконец дошел смысл его вопросов.
— И часто он это делает? — скептически поинтересовался Долф.
— До чего же ты глуп, Рудолф ван Амстелвеен! — потеряв терпение, заявила Марике. — Разве ты не видел, как жители города принесли нам пищу? Значит, Бог повелел им.
— И ты веришь, Марике, что море расступится перед вами?
— Конечно, дон Ансельм поведал нам, как воды расступились перед Моисеем. Море покоряется воле святых.
«Дались им эти святые! Сколько можно повторять одно и то же, — раздраженно подумал Долф. — Хороши святые! Детей вокруг пальца обводят. Неужто и взрослые верят россказням ненормального подпаска?»
— Сам архиепископ Кельнский напутствовал нас и дал нам свое благословение, — мечтательно продолжала Марике. — Красиво…
«Час от часу не легче! — думал Долф. — Впрочем, кто их разберет, этих средневековых. Им с детства твердят притчу о Моисее, перед которым расступились волны Красного моря, позволив иудеям беспрепятственно пройти на другой берег. Потом волны сомкнулись вновь и поглотили в бездонной пучине когорты египтян, преследовавших иудеев. Они, конечно, верят в эту сказку, а в таком случае, почему бы чуду не повториться еще разок? Вот они и потянулись за Николасом, чтобы увидеть своими глазами, как расступается море — представляют ли они себе, что такое море? — и они посуху достигнут Святой земли. Как будто это получасовая прогулка! Им хочется чуда, надежда на него поддерживает детей, придает им силы шагать тысячи миль. Неужели я один среди многотысячной толпы догадываюсь, что никакого чуда не будет?»
Марике потянула его за руку.
