усвоила, что на войне человек выживает не случайно. Он может отдыхать, но при первом сигнале опасности должен мгновенно собраться, чтобы ее отразить.
Лиллиана не знала, что делать дальше. Она держала в пуках мыло и полотенца, но не могла себя заставить подойти к нему. И тогда, как бы почувствовав ее нерешительность, он заговорил:
— Теперь развяжи мою суму. Достань оттуда подобающие одежды, в которых жених может показаться своей невесте.
Напряженный тон, каким были сказаны последние слова, противоречил его свободной позе, но Лиллиана почувствовала такое облегчение, что не придала значения этому обстоятельству. Она быстро опустошила суму, из-за которой с самого начала и вышло такое ужасное недоразумение. Если не считать связки бумаг, которую она положила на кровать, там было только то, что обычно имеет при себе мужчина. Две рубашки, запасные штаны, чулки и подвязки к ним, и три красивых туники.
Она выбрала тунику голубовато-серого цвета, сшитую из редкой шелковой ткани, которую она видела раньше всего лишь один раз. Серебряные нити, вплетенные в ткань, искрились на свету, и она, не удержавшись, легко провела рукой по поверхности ткани.
— Такую ткань делают на Самосе. А тунику мне сшили в Турции.
Лиллиана покосилась на него.
— Чудесная работа, — проговорила она тихо.
— В обозе у меня целые сундуки такого добра.
Это было произнесено самым обычным тоном, но Лиллиана сразу почувствовала, как много скрывается за такими простыми словами. Глаза у него уже не были закрыты: они не отрывались от нее. Не собирается ли он соблазнить жалкую прислужницу куском тонкой ткани? По выражению его лица трудно было догадаться, что он имеет в виду.
Она промолчала, тогда он сел в ванне, обхватив руками согнутые в коленях ноги.
— У меня есть драгоценности, пряности, благовония. — Он плеснул на себя водой и медленно провел рукой по влажным завиткам волос на груди. — Ковры, украшения, редкие меха.
Он продолжал говорить, но Лиллиана не вслушивалась в его слова. Она, словно завороженная, следила за необычными движениями его рук: когда он мылся, руки описывали круг за кругом, и можно было почувствовать успокоительную силу этих движений. Ее глаза легко скользили по бронзовому торсу, выступавшему над водой, от которой поднимался слабый пар.
Несмотря на ореол непобедимости, окружавший его раньше, когда он только проезжал по двору замка, Лиллиана теперь ясно видела, что он в конечном счете всего лишь человек. Тогда она заметила безобразный шрам, которым был отмечен его лоб и который придавал левой брови рыцаря такой зловещий излом. Почему-то это сообщало всему облику нечто нечеловеческое. Но шрамы, которые она видела сейчас, были совсем другого рода. Один, на груди, проходил от плеча почти до горла. Другой, в форме полумесяца, уродовал гладкую кожу на боку. Но больше остальных возбуждал ее любопытство еще один — тройной — шрам на спине. То были три параллельных следа, оставленных, без сомнения, когтями какого-то чудища.
Она невольно содрогнулась при мысли об изогнутых когтях огромного дикого зверя, пронзающих эту теплую плоть и разрывающих ее. Потом она почувствовала, что он смотрит на нее, и тоже взглянула ему в глаза. Теперь его лицо имело слегка циничное выражение, а в голосе звучала горечь:
— Ну, так скажи мне, твою госпожу покоробит вид этих честно заработанных шрамов, которыми я отмечен? Будет она так же дрожать от страха при одном взгляде на них?
Лиллиана не ответила; ею овладело чувство какого-то странного замешательства. Если быть до конца честной, то она должна была бы признать: да, леди Лиллиана Оррик будет трепетать от страха перед ним и его иссеченным в сражениях телом. И, по правде говоря, она уже испытывала этот трепет. Но не отвращение было причиной тому. Она не могла бы точно выразить, что с ней происходит, но что-то в сэре Корбетте заставляло встрепенуться все ее чувства. Как жалкая куропатка при появлении коршуна в небе, она точно знала что ей нельзя сделать ни единого неверного движения если она не хочет снова испытать на себе его безжалостную хватку. Кем бы она ни была — служанкой или госпожой — в нем таилась опасность для нее.
Поскольку она по-прежнему безмолвствовала, он недовольно фыркнул. Потом жестом указал на деревянную кадку:
— Окати меня как следует. Леди Лиллиана ждет.
Дрожащими руками она высоко подняла кадку с водой и без предупреждения, разом, вылила ее на сэра Корбетта.
Но вода именно в этой кадке была холодна как лед, и он от неожиданности рывком поднялся на ноги.
Лиллиана в испуге отпрянула, сразу же отвернувшись. С коротким проклятием он вылетел из ванны и обмотал вокруг бедер кусок беленого полотна. Она ждала неминуемого приступа гнева. Однако он просто смотрел на нее странным взглядом человека, который собирается рискнуть и обдумывает возможные последствия этого.
Она чувствовала, что он пожирает ее глазами, и сердце ее забилось еще быстрее, но тут же она напомнила себе, что все идет именно так, как она замышляла. Если только он обнаружит свою низменную, бесчестную природу, она сможет сбросить с себя гнет супружества с этим человеком.
Он откинул с лица мокрые волосы и медленно улыбнулся. У Лиллианы мелькнула мысль, что, несмотря на резкие черты его лица — гордый прямой нос, стальные серые глаза, твердый подбородок, — улыбка на этом лице почти заставляет забыть о том, как оно неприятно в иные минуты. Почти заставляет. Но с ее стороны было бы величайшей глупостью допустить, чтобы эта улыбка ввела ее в заблуждение.
— Ты дерзко себя ведешь. — Он помолчал. — Как мне тебя называть?
— Вам вообще незачем как-нибудь меня называть, — ответила Лиллиана осторожно.
— Видишь ли, я люблю купаться в ванне и думаю, что твои услуги мне еще понадобятся… не один раз.
— У меня есть и другие обязанности…
— Первая твоя обязанность — угождать лорду. — Он сделал шаг вперед.
Лиллиана отступила на шаг назад.
— А как же ваша миледи жена? — подстрекнула она его.
По его лицу пробежала тень.
— Вряд ли моя миледи жена желает иметь со мной дело больше, чем я с ней.
— Идти под венец с таким равнодушием! Вы ничего не знаете о леди Лиллиане.
— Я знаю, что она была худенькой рыжеволосой девочкой с глазами в пол-лица. Я знаю, что она так и не вышла замуж, хотя почти все ее сверстницы уже давно обзавелись мужьями и растят детишек. С ее-то великолепным приданым! — Он пожал плечами. — Это можно объяснить только одним способом: с годами она, видимо, очень подурнела.
— И тем не менее вы решаетесь жениться на ней? Не повидавшись?
— Жена меня не слишком привлекает. Я буду вполне удовлетворен, если она предпочтет окружить себя своими женщинами, с их бесконечной болтовней, и предоставит мне возможность исполнять мои обязанности.
Несмотря на возмущение, которое вызвала в ней ужасная картина, нарисованная им, Лиллиана усмотрела в этой картине слабый проблеск надежды.
— Это значит… я хочу сказать… а ваш наследник? — выпалила она в совершеннейшем смущении.
Он громко рассмеялся и еще на шаг приблизился к ней.
— Произвести на свет наследника будет также одной из моих обязанностей…
— Даже если жена вам противна? — перебила она.
— И даже если я буду ей противен.
— Вот в этом как раз можно не сомневаться, — заявила Лиллиана.
Но ее словам недоставало ядовитости, на которую она рассчитывала, ибо возмущение переполняло ее. Он рассматривал Оррик как трофей, который нужно завоевать. Женщина, которую ради этого он должен взять в жены, для него не имеет ни малейшего значения. Никакого значения.
Она резко повернулась и направилась к выходу. Но сэр Корбетт оказался у двери первым и преградил ей путь.
— Куда это ты собралась, красотка? Я пока тебя не отпускал.
Его слова, а главное, их тон привели Лиллиану в такое бешенство, что она, забыв про всякую осторожность, размахнулась и изо всей силы резко ударила его.
Возможно, от этого удара было больнее ее ладони, чем его щеке. Но когда он схватил ее за запястье и грубо прижал к холодной стене, сердце у нее ушло в пятки. Глаза у него стали темными и угрожающими, а губы, перед тем изогнутые такой обманчивой улыбкой, теперь были злобно сжаты.
— Ты перешла границы дозволенного, — рявкнул сэр Корбетт.
Он наклонил к ней лицо, так что их разделяли лишь жалкие дюймы.
— Пустите, — прошептала она с отчаянием. — Пожалуйста, отпустите меня.
Ее широко открытые янтарные глаза смотрели прямо ему в лицо. Ей некуда было укрыться от его упорного взгляда.
— Интересно, лорд Бартон допустил бы, чтобы служанка — даже такая, которая пользуется его особой милостью, — посмела ударить его и ушла безнаказанно? — Он скептически поднял изуродованную бровь. — Мне почему-то трудно поверить в такую возможность. — Он еще крепче сжал ее запястье, но не настолько, чтобы ей стало по-настоящему больно.
Она с ужасом сознавала, что лишь мокрое полотенце прикрывает его чресла, и по этой причине не опускала взгляд. Но и его глаза, пронзающие ее насквозь, в равной степени заключали в себе угрозу.
Лиллиана перепугалась насмерть. Теперь-то ей стало ясно, насколько безумен был ее план — уличить его в бесчестной выходке; теперь она понимала, что находится всецело в его власти. Если он задумает поступить с ней бесчестно, у нее не будет способа остановить его. В отчаянии она ухватилась за надежду, что он отпустит ее, если узнает, кто она такая. Но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, он придвинулся еще ближе и прижался к ней всем телом.
— Я имею в виду не совсем обычное
