Автомат аккуратно снял носилки, вложил передние лапы в инструментальные отсеки и вооружился клинками-копалками. Металл заскрипел о спёкшуюся землю. Форт присмотрел подходящую каменную плиту — заложить могилу сверху. Сделать надпись? нет. Положимся на память.
Когда суставчатые лапы паука опустили камень на взрытый прямоугольник, Форт остался совершенно один — возможно, единственный землянин на тысячи километров вокруг. Если не считать, конечно, орбитального пояса КонТуа, где хватает эйджи, работающих по найму. Где-то есть федеральное посольство, консульства, но туда Форт не торопился. Чем дальше от любимой родины, тем оно спокойней. Вернее выйти на офис «Вела Акин», которая купила его и Мариана вместе с «Холтон Дрейгом». Пусть вчиняет военным иск за испорченное
— Зарыл как падаль, без благословения, — донёс поселковому голове патлатый механик морозилки. — Теперь, того и гляди, за нас примется. Слава Небу, что он без радио, а то бы враз своих выкликал, тут нам и шмак. А может, послать моторку за стражей? к завтрему здесь будут.
— Ц! — осёк голова, сам не свой, вот-вот его трепетуха схватит. — Заметит и убьёт. Видел, пушка у выродка? поди, на пол-лиги лупит. Едва мотор запустишь, он заметит — и моторку пополам. И расказнит душ пять-шесть по выбору, кого поплоше. Молчать надо! Он долго не высидит один без связи, он уйдёт.
Патлатый сокрушённо тряхнул гривой. Верняк, что звёздные — выродки. Правильный язык они забыли, лают через говорильник, и Небо в наказание им рожи сплюснуло и кожу выбелило, лишило человеческого разноцветья. Слетают на землю людей воровать, чтобы высосать. Вон, в зоне 7 колонию 7-18 дочиста обезлюдили — патруль пришёл, а там всё брошено, жрачка не доедена, и никого, всех загрузили и тю-тю. Напичкают, лимфу вытянут, а выжимки — в конвертор, гореть без огня. Страх, ужас!..
Возвращаясь, Форт сложил в уме то, что у него осталось. Лёгкий скаф пилота, автомат с запасом батарей и комплектующих, брикеты на два месяца, три укладки прецизионных инструментов, канистра с водой, лайтинг и рюкзак с вещами.
— Есть проблема, — сказал он врачу. — Спешить мне некуда, но двигаться надо. Я должен связаться с орбитой, и если этого нельзя сделать отсюда, то...
— Потерпите, — принялся увещевать врач. — Вам нет необходимости самому идти в город. Это далеко, по бездорожью... Прибудет судно за уловом, и всё решится.
— Мне как-нибудь поскорей. Нельзя ли на лодке? Я видел, у вас есть моторная лодка... мои деньги вам не нравятся, тогда я заплачу вещами.
— Смотря какими вещами, — насторожился врач. — Оружием нельзя.
— А инструментами? — Форт достал соблазнительную укладку; под слоем ламинации лежал нецелованный универсальный набор, как сладкий сон кибер-монтажника.
— Вряд ли они кому-то здесь пригодятся. Слишком компактно и тонко.
— Перепродайте.
— Некому. И не купят.
— Могу предложить вибро-резак, очень практичный.
— Что это, покажите.
Форт показал — вибер резал что ни попадя. Врач затряс руками:
— Это оружие!
«Ох, — подумал Форт, — и это называется сверх-Ц!.. Ни радио, ни черта, один мотор на лодке». Он ещё вчера обратил внимание, что освещения здесь тоже нет. Ночью врач наблюдал за Марианом при свечах, и то бегал по соседям призанять.
В лачуге врача развернулся небольшой рынок — Форт извлекал из рюкзака очередную диковину, хвалил её, демонстрировал в действии; врач приценивался, сомневался — то отложит одно, то другое. Форта подмывало предложить ему нательное белье: «Вдруг клюнет?.. Нет, коммивояжер из меня не получится». Наконец отобрали, чем можно соблазнить сверх-Ц ТуаТоу — спасательный пояс, крюк-гарпунчик с линем, таблетки для опреснения воды.
— Я поговорю с людьми, но обещать не могу, — врач в чём-то сильно сомневался. — Они вас боятся. Вы вооружены...
Кого и как он уламывал. Форт так и не узнал. Явившись обратно, врач опять схватился за пилюли и пил шипучку — Форту подумалось, что это сухой глушитель типа квадро и что врач немного опустился вдали от жизни. При первой встрече, когда от мечущихся в панике поселян ему навстречу выдвинулись трое смельчаков, он нипочём не опознал бы в нищего вида доходяге специалиста с высшим образованием. Он и сейчас не избавился от впечатления, что этот тип попал в лекари лишь благодаря инстинкту заботы о ближних и неспособности тянуть из моря сети с рыбой.
— Потерпите. Люди советуются.
— Это надолго?
— Не могу сказать.
Тени яркого дня удлинялись, ползли, отмечая ход времени. Форт вспомнил размер здешних суток — почти тридцать часов Федерации, из них половина — ночь. Стало смеркаться, в затянутых плёнкой окнах посёлка затеплились свечи, и всё яснее обозначалось, что сессия парламента перенесла прения по вопросу о чужаке на завтра.
— Вы, я полагаю, устали, — сочувствовал врач; у него самого от утомления выступили кирпичные полосы на лице. Вы не спали и не ели... Устраивайтесь, как вам удобнее, отдыхайте.
Закрыв шлем, Форт привалился к стене. Врач развернул тощую скатку — как оказалось, кровать, — закутался в длинное полотенце и умолк. Что ж, у каждой Ц свои порядки.
Спать он не мог — и завидовал живым, которые, как бы ни вымотала их жизнь, имели право раз в сутки выйти из потока и лечь на дно, забыть про всё. Его время длилось непрерывной линией событий, происходящее накапливалось, архивировалось, вписываясь в оперативную часть мозга шеренгами ссылок. И что самое обидное — ни в этом мире, ни в каком ином не было шанса вернуть нормальный сон, вкус пищи, голод, жажду, запахи, влажную теплоту поцелуя. Заснуть — недостижимая мечта. Осталось вспоминать о сне.
Ты устал; это мягкая тяжесть, сродни утомлению от любви. Все желания потухают, ты едва слышно шепчешь, сам не слыша своих слов, улыбаешься в полузабытьи...
«Бедняга Мариан», — вернулась неотвязная мысль.
Форт видел его подружку — случайно, в станционном баре, куда напарник затащил его перед рейсом. Сколько толков ходит о женском чутье; как видно, чутьё на самом деле есть — она была так печальна, словно знала, что больше не увидит своего милого. Лучше бы никогда с ней не пересекаться. Она спросит... заплачет, потом поглядит так, будто скажет: «Почему
«Потому что я не человек. Такой, каким ты меня видишь, я сошёл с конвейера. Я приспособлен к нагрузкам, которых человек не выдержит».
И обязательно добавить: «Я артон». Никому нельзя знать,
«Так
Глядя на умирающего Мариана, он вдруг поймал себя на ощущении, что видит себя — себя в тот час семь лет назад, когда точно так же над ним суетились медики, и толку от их суеты было не больше, чем у жалкого врача из самого захудалого посёлка ТуаТоу. Редкие, глубокие вдохи, ввалившиеся глаза, помертвевшее лицо. Жизнь покидает тело. Здравствуй, костлявая.
Ни умиротворяющей церемонии прощания, ни напутствий священника — просто хрип и вытекающая кровь. Какой-то вой, провал и невесомость. Затем серое свечение и шипящие голоса: «Есть реакция на зрительный раздражитель. Есть на слуховой». Альф, первый пилот из группы Дагласов, после возмущался, едва ли не орал: «Послушайте, меня причастили и отпели! Я получил законную эвтаназию, я совершеннолетний, я имел право выбрать смерть! Вы душу у меня украли!!!»
Мариану это не грозит. И одному Богу известно, как лучше. Он, Всемогущий, мог бы проконсультироваться с Дагласами, если в Его планы входит массовое производство киборгов с человеческим рассудком: «Как вам понравилась такая ситуация, ребята? готовы ли вы порекомендовать это другим?».
Прежде Форт не задумывался о религии. Жил как все — ел, пил, исполнял несложные житейские дела. Казалось, жизнь будет длиться вечно, совершая свой круг ежедневных забот в едином, раз и навсегда
