ситуации, — Монтень, Лабрюйер, Ларошфуко, Лихтенберг — интересовались внутренним миром человека и парадоксами его мышления со свойственной им изысканностью. А Менделеев интересовался исключительно истиной со свойственным ему упрямством.
«Промышленность» была закончена 11 октября 1904 года, а ее девятая, завершающая глава «Желательное для блага России устройство правительства» написана после длительного перерыва — в конце сентября 1905-го. Этот год, принесший России сдачу Порт-Артура и расстрел японской береговой артиллерией остатков его эскадры, уничтожение Балтийской эскадры в Цусимском сражении, отступление русских войск в сражении при Мукдене и заключение Портсмутского мира, по условиям которого японцы не только забрали себе Ляодунский полуостров, но и южную часть Сахалина и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, был пережит Менделеевым исключительно тяжело. Его терзали самые мрачные предчувствия, связанные не только с военным поражением, но и с европейским экономическим кризисом, смертельно опасным для России ввиду оттока иностранных капиталов. Банки один за одним до минимума сокращали выдачу кредитов, что приводило к закрытию мелких предприятий и массовым локаутам на крупных. Правительство, пассивно взиравшее на кризис промышленности, на глазах переставало быть единым органом: Министерство финансов продолжало разрабатывать либеральную программу, в рамках которой намеревалось покончить с крестьянской общиной и разрешить рабочие профсоюзы, а Министерство внутренних дел было озабочено укреплением той же общины и усилением полицейского надзора над заводскими рабочими.
Россия бурлила под тревожный вой зовущих к забастовкам заводских гудков и звон хрустальных бокалов, поднимаемых нервными руками интеллигенции. Начиная с ноября в стране открылся сезон банкетов, невиданных по количеству участников. Запрет на собрания исполнялся неукоснительно, но вот запретить банкеты и тосты не додумался ни известный своей жесткостью В. К. Плеве, убитый террористами в июле, ни, тем более, занявший после него пост министра внутренних дел вполне лояльный к просьбам общественности П. Д. Свято-полк-Мирский. К тому же банкеты 1904 года были посвящены сорокалетию судебных уставов, дарованных народу Александром II. На банкетах принимались пламенные резолюции, и о них подробно писали газеты. Таким образом, либеральная интеллигенция все-таки находила возможность высказать свое отношение к власти и ситуации в стране. Союзы литераторов, академиков, адвокатов, инженеров и представителей прочих свободных профессий вслед за участниками рабочих сходок подавали свой громкий голос за введение конституции и созыв Учредительного собрания. Общее число участников банкетов-митингов за год составило 50 тысяч человек. На одном только петербургском банкете под председательством В. Г. Короленко присутствовало 650 человек.
Дмитрий Иванович смотрел на эти события со стороны. Возможно, он понимал, что за рабочими и за либералами стоит один и тот же «Союз освобождения». Не исключено, что банкеты и тосты чем-то напоминали ему застольные речи покойного В. А. Кокорева после Крымской кампании. Он конечно же чувствовал необходимость перемен в русском обществе, но ни конституцию, ни Учредительное собрание не считал главными инструментами улучшения народной жизни. Дмитрий Иванович был намерен продолжать начатые труды и привычный образ жизни, тем более что понимал, что его годы подходят к концу. В середине августа он отправляется сначала лечить тромб на французский курорт Эксле-Бен, а оттуда в любимую Италию. «
В ряду переживаний, омрачивших последние годы жизни Менделеева, не последнее место занимает история номинирования его на Нобелевскую премию. Он представлялся на нее в трижды — в 1905, 1906 и 1907 годах, причем ни разу не был выдвинут русскими номинаторами (учеными, имеющими право выбора кандидатов). Со времени последних выборов Дмитрия Ивановича в Академию наук отношение к нему в стенах этого учреждения лучше не стало: верхушка академической корпорации по-прежнему не признавала его заслуг и терпеть не могла его характера. Но дело было, конечно, не только в академическом начальстве, поскольку оно не могло запретить абсолютно всем российским номинаторам поступать согласно своей научной совести. Возможно, все они были «обезоружены» объективной на первый взгляд причиной, долгое время исключавшей Менделеева из списка претендентов. Дело в том, что по завещанию Альфреда Нобеля премия должна была вручаться тем, «кто за предшествующий год внес наибольший вклад в прогресс человечества». А самое важное открытие Менделеева — Периодический закон — было сделано еще в 1869 году. Три года (первое вручение Нобелевских премий состоялось в 1901-м) вопрос был, что называется, закрыт. Странно, однако, что коллеги-соотечественники остались инертными и после того, как в уставе Нобелевского фонда обнаружилась возможность выдвижения Менделеева, не говоря уже о том, что они могли бы самостоятельно найти эту, едва скрытую, возможность для номинации.
В 1904 году два англичанина, каждый в своей области, удостоились нобелевских наград: физик Джон Уильям Стретт, лорд Рэлей — «за исследование плотностей наиболее распространенных газов и за открытие аргона в ходе этих исследований», химик Уильям Рамзай — «в знак признания открытия им в атмосфере различных инертных газов и определения их места в Периодической системе». Поначалу появление нового, «неожиданного» семейства элементов было воспринято как опровержение менделеевского закона, но после тщательной проверки названные ученые не только нашли в его таблице место для открытых элементов, но и предсказали на ее основе свойства их еще неизвестных «родственников». Вместо краха великое открытие Менделеева пережило еще один триумф. Трое видных европейских естествоиспытателей — нидерландец Якоб Вант-Гофф, немец Оскар Хертвиг и швед Свен Отто Петтерсон (что немаловажно, председатель Нобелевского комитета по химии) — обратили внимание научной общественности на второй параграф устава Нобелевского фонда, в котором констатировалось, что предметом для рассмотрения могут стать и более ранние работы, если их значимость нашла подтверждение в новых открытиях. Эти ученые немедленно выступили номинаторами Д. И. Менделеева на Нобелевскую премию по химии за 1905 год. Отто Петтерсон писал о русском коллеге: «Новые открытия радиоактивных веществ позволяют ожидать еще большего расширения его системы. Но тогда, вероятно, его уже не будет в живых. Полагаю за долг современных химиков, пока есть время и прекрасный повод, воспользоваться случаем, который, возможно, больше не представится, и оказать честь автору самой глубокой и плодотворной научной идеи».
Нобелевский комитет включил Менделеева в так называемый короткий список претендентов вместе с мюнхенским органиком Адольфом фон Байером, автором новаторских работ по органической химии, и парижским профессором Анри Муассаном, основоположником электрометаллургии и первооткрывателем фтора и его соединений (среди его номинаторов был и российский ученый, специалист по химической кинетике Н. А. Меншуткин, ученик Дмитрия Ивановича). А дальше продолжилась та цепь несовпадений с вроде бы неизбежными событиями, которая преследовала Дмитрия Ивановича всю жизнь. Нобелевский комитет после драматичного обсуждения сосредоточил внимание на кандидатурах Байера и Менделеева и, в конце концов, отметив, что открытие Менделеева по своему вкладу в мировую науку значительно превосходит достижения Байера, отдал премию… Байеру. Решающим доводом оказалось то обстоятельство, что немецкий ученый уже пять лет подряд входил в короткий список номинантов, а Менделеев попал в него впервые. По всему можно было считать, что награждение русского ученого просто откладывается до следующего года. В 1906-м к прежним номинаторам Дмитрия Ивановича добавился авторитетный немецкий физикохимик Роберт Лютер, а в список претендентов вместе с ним и Муассаном вошли немец Вальтер Нернст, автор тепловой теоремы (ее также называют третьим началом термодинамики), и француз Виктор Гриньяр, создатель метода синтезирования многих классов органических соединений. В этот раз четверо из пяти членов Нобелевского комитета по химии проголосовали за кандидатуру «бывшего профессора Санкт- Петербургского университета доктора Дмитрия Менделеева». Но Шведская королевская академия наук отказалась принять решение Нобелевского комитета и присудила премию Муассану. Как утверждает часть исследователей, не обошлось без энергичного давления на коллег шведского академика Сванте Августа Аррениуса, прославившегося созданием теории электролитической диссоциации — той самой, которую Менделеев яростно отрицал. Но, скорее всего, шведские академики просто испугались прецедента, который открыл бы дорогу к премии авторам давно сделанных открытий. Наконец, в 1907 году комитет уже склонялся к мысли разделить премию по химии между Менделеевым и французом Пьером Вертело; но в разгар обсуждения Дмитрий Иванович умер, а Нобелевская премия присуждается только живым…
Девятого января 1905 года по городу с утра пошли невнятные, но тревожные слухи. Менделеев, уже давно никуда не ездивший, в 12 часов дня, несмотря на уговоры семьи и сотрудников, сел в наемную карету
