КОЧУБЕЙ. Неизвестно только, где наша Коломбина. Да и кто она.
ТОЛЬ. Да. И кто она?
КОЧУБЕЙ. Хрен его знает. Может – Россия?
ТОЛЬ. Меня всегда раздражает, когда ты начинаешь говорить загадками. Конечно, ты гений, наш главный и единственный, и тебе больше позволено…
КОЧУБЕЙ. Раз мне больше позволено, ты позволишь мне поехать на Валаам вместо Америки?
ТОЛЬ. Это какая-то полная фигня. Не может тридцатисемилетний шарлатан так тебя охмурить!
КОЧУБЕЙ. Ты не помнишь, когда тридцатисемилетнего шарлатана поставили охмурять всю страну?
ТОЛЬ. Когда?
КОЧУБЕЙ. Тогда. Когда меня сделали заместителем председателя правительства. Министром экономики и финансов. Мне как раз исполнилось тридцать семь. А тебе сколько было, Боренька?
ТОЛЬ. Тридцать шесть.
КОЧУБЕЙ. Вот видишь.
ТОЛЬ. Как ты можешь сравнивать, Игорь, я не понимаю?! Мы – образованные, интеллигентные люди!
КОЧУБЕЙ. Можно. Можно сравнивать.
Мне кажется, гораздо проще нам всем просто умереть. Тогда сразу начнется вечная жизнь. И нужны никакие корпорации. Никакие инвестиции. Твой геном бужумбуры не нужен совершенно. Сэкономим триста миллионов казенных денег. Я понимаю, что их не так жалко, но всё-таки. Просто возьмём и заживём вечной жизнью, Боря. А?
ТОЛЬ. Этот Гавриил – нечистоплотный клоун. Хотя никакой он не Гавриил, а Федот. У него даже имя ненастоящее. По-твоему, американцы вложили 60 миллиардов в то, что существует и безо всяких вложений? Они идиоты, да?
КОЧУБЕЙ. Они очень умные люди. Поэтому идеолог русских реформ им в нагрузку не нужен. Я поеду на Валаам, Боря. Если можно, не уговаривай меня больше. Я могу предложить тебе чай, кофе, водку, виски, коньяк, шампанское. Как в самолёте. В бизнес-классе. Но только не эти выступления в Америке. Пойми меня правильно. Я всегда ценил тебя больше, чем себя самого.
ТОЛЬ. Может, когда-то ты и ценил меня. Но сейчас не ставишь ни в ломаный грош. И твои слова… Хотя ладно. При чем здесь я. Пожалей хотя бы свою жену. Тебе не жалко ее слёз?
КОЧУБЕЙ. Я не люблю её слёзы. Они слишком солёные, как плохая красная икра. Помнишь, Боря, та икра, которую мы ели в Калининграде? У губернатора, во время визита? Я тогда еще подумал: не жилец тот губернатор, которой правительственной делегации подает икру красную, а не чёрную, да ещё и плохую. И правда: через пару лет его сняли. Он, кажется, проиграл выборы. Помнишь?
ТОЛЬ. Я жалуюсь на все что угодно, но только не на память. Но ты должен гарантировать мне, что поблагодаришь сердечно этого Федота и отправишься двенадцатого в Нью-Йорк.
КОЧУБЕЙ. Я только что гарантировал тебе обратное. Должно быть, ты не расслышал. Я сердечно благодарю тебя, Боря. За всё, что вы для меня делаете. И ты, и Гоц, и остальные, и даже старик профессор. Я уже много лет как не при власти, но вы блестяще обустроили мой уют. И родная мать не смогла бы сделать для меня больше. На Валааме я буду молиться за вас.
ТОЛЬ. Что ты будешь делать?
КОЧУБЕЙ. Молиться.
ТОЛЬ. Всё, Игорь. Мне нужно это осмыслить. Я вырвал из жизни три часа, ехал к тебе через жуткие пробки, отложил встречу с Группой по борьбе против старости…
КОЧУБЕЙ. Какое удивительная группа. Люди против того, против чего быть нельзя. Старость же все равно победит.
ТОЛЬ. Я должен посоветоваться. С тобой происходит что-то опасное. Для всех нас опасное.
КОЧУБЕЙ. Посоветуйся, Боренька. У тебя много советников. Огромный штат. Я пока посплю здесь. Я буду счастлив, если ты приедешь еще раз. Тебя проводить?
ТОЛЬ. Я сам найду выход.
КОЧУБЕЙ. Прощай, Боренька. Передавай всем им привет.
ТОЛЬ. Кому им?
КОЧУБЕЙ. Ну, им. Ну, всем.
ТОЛЬ. Хорошо. Обязательно передам.
XX
КОЧУБЕЙ. Сегодня был Боря Толь. Очень странный разговор.
МАРИЯ. И что странного?
КОЧУБЕЙ. Он знает, что я рассказывал Женевьев Пеги из «Фигаро». Но я-то уверен, что Женевьев с ним толком не знакома. Я ее дважды переспрашивал. Виделась дважды на каких-то приемах, но никогда не общалась наедине. Она не стала бы ему пересказывать. Тем более я просил её – никому раньше времени не говорить.
МАРИЯ. Ты веришь Женевьев?
КОЧУБЕЙ. О, да. Да!
МАРИЯ. Почему?
КОЧУБЕЙ. Просто верю. Она француженка, красивая и немолодая.
МАРИЯ. Это ужасно убедительно.
КОЧУБЕЙ. Значит, Борис обманул меня. Он не общался с Женевьев. И всё-таки знал про мои двадцать семь ошибок.
МАРИЯ. Каких ошибок?
КОЧУБЕЙ. Сейчас неважно. Я о другом. Я всегда чувствовал, что они прослушивают мой кабинет. На работе. Я не возражал. В конце концов, режимное предприятие. Но они прослушивают где-то еще. Здесь или в машине. Или телефон через батарейку. Когда мы говорили с Женевьев, телефон лежал на столе. Или…
МАРИЯ. Охрана твоя могла доложить. Ее же оплачивает Борис или уже нет?..
КОЧУБЕЙ. Да, охрана могла. Но я убежал от охраны. Я встречался с Женевьев в другом месте…
МАРИЯ. Как это ты сбежал от охраны?
КОЧУБЕЙ. Меня довезли до Патриарших. До отцовского дома. Я зашел в подъезд. Там еще консьержка, которая знает меня со студенчества. Нет, не со студенчества – это я путаю. Со времен института. Марксистско-ленинской лаборатории. Агриппина Ивановна. Но подниматься не стал. Выскочил через чёрный ход. Заднюю дверь. Там есть такая задняя дверь, и Агриппина открывает ее, когда я прошу. Поймал такси и поехал на Курский вокзал. Где мы на самом деле договорились с Женевьев.
МАРИЯ. Таксист не узнал тебя?
КОЧУБЕЙ. В том-то и дело, что нет. Всю дорогу был молчалив и доброжелателен.
Признаться, мне немного хотелось бы, чтоб он меня узнал. Может, он узнал, но виду не подал. Как ты думаешь, Марфуша?
МАРИЯ. Вряд ли узнал. Больше интересно, почему ты перестал бояться ходить без охраны. Тебе надоело жить?
КОЧУБЕЙ. Точно. Надоело. Как ты догадалась?
МАРИЯ. Твой чёрный юмор не всегда к месту, Игоряша. Тебе категорически нельзя выходить одному, и ты это знаешь. И если ты даже не думаешь о своих друзьях, о семье, о трех дочерях, о старике отце, обо мне, потому что ты эгоцентрист чёртов, подумай хотя бы о своей охране. Ведь тебе дадут кувалдой по голове, а им отвечать!
КОЧУБЕЙ. Разве кувалды еще существуют?
МАРИЯ. Я не знаю. Ты тренировался перед поездкой на Валаам?
КОЧУБЕЙ. Почему я должен был тренироваться?
МАРИЯ. Вряд ли ты доберёшься до Валаама живым.
КОЧУБЕЙ. Что ты имеешь в виду?
