Увидев, что трусы вот-вот превратятся в душегубов, я потеряла терпение. Вскочив на ноги, я пригрозила капитану мучительной казнью, как только мы сойдем на берег, если он выполнит этот чудовищный приказ. «Уж если кого-то нужно бросить за борт, — заявила я, — то первым делом того, кто протащил этих несчастных на борт, включая его величество».
Капитан отправился на палубу, поблагодарив меня взглядом. Филипп и Фуэнсалида не посмели мне перечить. Я заслужила уважение команды как единственная пассажирка, которая не ныла во время бури и сохраняла присутствие духа. Моя стойкость поразила моряков.
Поредевшая армада три дня шаталась по морю, словно стая взбесившихся слонов, прежде чем шторм начал утихать. Большинство наших судов вышло из строя. Кое-как починив паруса, капитан решил пристать к английскому берегу, чтобы просить помощи.
Мы прибыли в Портсмут, потеряв семь из сорока кораблей. В порту я увидела женщин, которых приказала оставить во Флесинге. Это было выше моих сил. Я заперлась в каюте, не желая ни с кем разговаривать. Как пережить подобное унижение, чем на него ответить? Филипп принуждал меня играть роль королевы, то и дело меняя правила игры. На каждом шагу меня ждали ловушки. Я перестала доверять мужу. Во время бури он наговорил мне множество ласковых слов, но я не поверила ни одному. За радостью неизбежно следовала обида, за лаской унижение, за восхвалением бесчестие. И все равно в глубине души я не утратила надежды, что между нами все станет как раньше. Чего стоили самые страшные оскорбления по сравнению с малюсеньким доказательством любви. Одного взгляда Филиппа было достаточно, чтобы моя душа, будто корабль на всех парусах, устремилась ему навстречу, прощая обиды, что всего пару часов назад казались чудовищными.
Капитан корабля окружил меня трогательной заботой. Возможно, он был немного в меня влюблен. Я часто ловила на себе его взгляд, полный преклонения и нежности. Капитан был настоящим морским волком: мое поведение во время бури значило для него куда больше, чем любые сплетни. Это он сообщил Филиппу о моем желании остаться в порту, когда он со свитой отправится в Виндзор просить помощи у короля Генриха VII.
Я так и оставалась бы в порту в компании капитана, оказавшегося весьма образованным и учтивым человеком, если бы меня не разыскала моя сестра Каталина. Мы не виделись почти десять лет. Бедняжка Каталина. Она была худой и осунувшейся, с печатью страдания на лице. Вдова Артура Уэльского была обещана в жены будущему Генриху VIII, но мысль о скором замужестве повергала ее в уныние. «Почему судьба не послала нам мужей вроде твоего капитана, красивых, ласковых и честных? — вздыхала она. — Наши прекрасные принцы не принесли нам ничего, кроме страданий». Каталина с удивлением отметила, что я сохранила свою красоту. Несмотря на рождение пятерых детей, я оставалась стройной, как девочка, у меня не было морщин и лицо мое не походило на трагическую маску. Обнявшись, мы с сестрой поплакали о матушке. Я была рада повстречать человека, который не шарахался от меня, как от безумной, и не мог меня предать.
На прощание Каталина поведала мне, что ее венценосный свекор был от меня в восторге. По словам одной придворной дамы, король очень удивился, узнав, что столь благородную и рассудительную женщину называют безумной. Сам он был бы счастлив, если бы его дворец украшала такая королева. «Берегись, — предупредила меня сестра. — Если в нашей семье и есть безумцы, то это наш отец. Эта Жермена де Фуа, его невеста, моложе нас, и, если она родит ему наследника, ты потеряешь права на трон». Каталина считала, что Фердинанд, истинный арагонец, не погнушался бы сделкой с Филиппом, чтобы отнять у меня престол. Я же свято верила, что отец хочет защитить меня от притязаний мужа и сделать своей соправительницей, как мать когда-то. Он никогда не предпочел бы мне Филиппа. Каталина, напротив, полагала, что эти двое стоят друг друга. В политических играх женщины всегда оказываются проигравшими. Даже наша мать однажды позволила Фердинанду обвести себя вокруг пальца.
Встреча с Каталиной оказалась недолгой. Свекор приказал моей сестре вернуться в Виндзор. Генрих вел переговоры с моим отцом о приданом Каталины и не хотел, чтобы в них вмешивалась будущая правительница Кастилии. Перед отъездом сестра помогла мне перебраться в замок Арундел в Суссексе. Друзья Каталины, герцоги Эксетерские, принимали меня с королевскими почестями. В их компании я наконец сумела отдохнуть и развеяться. Когда Филипп приехал за мной, я находилась в самом лучшем расположении духа и в очередной раз простила его за все. Должно быть, английский воздух благотворно подействовал на моего мужа, придав ему учтивости и доброты. Тогда я еще не знала, что начинается наша последняя счастливая пора. В те дни мы зачали Каталину, разделившую со мной заточение, посмертную дочь Филиппа Красивого.
В пять пополудни Мануэль вернул меня в двадцатое столетние, напомнив, что пора переодеваться и отправляться в интернат. Когда я, стянув через голову платье Хуаны, в одних трусиках уселась перед камином, он вдруг притянул меня к себе. Мануэль долго и пристально разглядывал мое нагое тело при свете очага, потом осторожно пощупал сосок, провел пальцем по идеально прямой линии тонких волосков, соединявших живот и грудину.
— Значит, месячных нет? И сколько дней задержка?
— Десять, — призналась я. И повторила, что беспокоиться не о чем. Все дело в гормонах, организм юной девушку порой дает сбои.
Мануэль положил ладони мне на живот, снова осмотрел груди.
— Посмотри, у тебя соски потемнели. Господи, Лусия, что я наделал! — воскликнул он внезапно, поддаваясь панике. Закурив, Мануэль принялся нервно расхаживать перед камином.
— Мануэль, ну что ты, прекрати. Все это ерунда, я же тебе…
— Я два года изучал медицину, — перебил Мануэль, остановившись прямо передо мной. — Я хотел бы ошибиться, но, по-моему, ты беременна. Симптомы налицо: исчезновение менструации, набухшие груди, темные соски и эта линия на животе. — Какой ужас! Что же теперь делать? Я никогда себе не прощу.
— Не может быть, — повторила я уже не так уверенно. — Мы ведь предохранялись. Ты был так осторожен.
— А что, если ты такая же плодовитая, как Хуана? Вы ведь так похожи. — Мануэль глядел на меня странным пронзительным взглядом, словно пытаясь угадать во мне чужие черты. — И роды наверняка пройдут легко, как у нее. Ты не беспокойся, Лусия, мы обо всем позаботимся. Мы с Агедой все возьмем на себя. Не надо бояться.
— Подожди, Мануэль. Ты слишком торопишься. Такие решения не принимают в спешке. Давай подождем несколько дней.
— Конечно, подождем, — Мануэль посмотрел на часы: пришло время возвращаться в интернат, — но ты увидишь, что я прав. Месячные не начнутся. А теперь одевайся, я отвезу тебя на машине.
Я оделась, изнывая от тревоги, и пошла попрощаться с тетей Агедой, которая чистила на кухне фамильное серебро.
— Деточка, я так рада, что ты проведешь с нами Рождество, — улыбнулась сеньора. — Мы так давно не устраивали сочельник. У твоего друга Мануэля аллергия на священников, а мне вечно не хватало сил настоять на своем, но с тобой все будет по-другому. Мы вместе все приготовим. Все будет просто чудесно, вот увидишь.
Я рассеянно кивнула, думая о том, как изменится жизнь каждого из нас, если Мануэль окажется прав. Не может быть, твердила я про себя. Только не это.
ГЛАВА 18
Месячные так и не начались. Через несколько дней стало ясно, что Мануэль не ошибся. Прибавились новые симптомы: меня тошнило, болела грудь, а из сосков выделялась непонятная белесая жидкость. Декабрьский холод пробирал меня до костей. Я все время тряслась и с большим трудом заставляла себя сосредоточиваться на экзаменах. Дурнота накатывала волнами. Я старательно избегала пристального взгляда матушки Луисы Магдалены. Мне часто вспоминалась Хуана. Мануэль предположил, что мы с ней схожи не только внешним обликом, но и плодовитостью. Я снова и снова возвращалась мыслями к его
